Александр Прозоров - Басаргин правеж

— От сердца ли идут слова твои, князь Тихон, али власти и прибытка желаешь ты от обители нашей? Не гордыня ли влечет тебя в обитель царскую?

— В чистоте помыслов своих готов пред Богом и людьми любой клятвою поклясться!

— Сомнения терзают меня, княже… — Иоанн пощупал подбородок собранными в щепоть пальцами. — Не знаю я тебя вовсе. Можно ли верить словам твоим?

— За слова сии иноки твои бояре Лыков, Безобразов, Овицин и Благово головами своими поручиться готовы! — гордо сообщил князь.

— Так ли сие?

Из рядов стоящих по сторонам палаты опричников вышли четверо монахов, склонили головы:

— Ручаемся, государь!

— Понимаете ли вы, братья мои, что за измену делу нашему инока, за которого ручаетесь, вы головами своими заплатите?

— Да, государь!

— И все же от ручательства не отказываетесь?

— Мы ручаемся за него, игумен, — вразнобой, но одинаково ответили опричники.

— А ты, князь Тихон, понимаешь ли, какую ношу принимаешь на плечи свои? — Иоанн поднялся, спустился с трона к просителю. — Отречься от мира ради служения державе и православию? Забыть о себе, о роде своем, об утехах обыденных, посвятить себя и помыслы все служению высшему?

— Приму сие послушание с радостью! — сжал на груди шапку проситель.

— Знай же, что по законам братства нашего клятвопреступнику полагается смерть через отсечение головы! — грозно повысил голос Иоанн. — За сношение с людьми земскими — смерть! За встречи с семьей своей — смерть! [26] Эта клятва широко известна, однако случаев наказаний за ее нарушение не отмечено. Причем по приказу Ивана Грозного опричники жили в Александровской слободе со своими семьями. За укрывательство изменников — смерть! Не щадя жизни своей, княже, обязан ты искать и выгрызать измену, ересь любую, разить врагов державы нашей и делать все для ее блага и возвышения!

— Клянусь! — с готовностью согласился Тихон Киясов.

— Не мне клянись! Господу нашему должен ты клятву принести на образе его в иконе Спаса Нерукотворного! — Иоанн вернулся на трон, а в посольскую палату торжественно внесли потрескавшуюся от времени икону в переливчато сияющем окладе, полностью сшитом из бисера со вкраплениями самоцветов…

Пострижением это назвать было нельзя: князь Киясов по боярскому обычаю брил голову наголо. Дело ограничилось целованием образа, поклонами на все четыре стороны и еще одной клятвой отречения от мира.

После того как новоявленный инок получил свою рясу, в посольскую залу вошел с той же просьбой боярин Микитка Игнатьев, следом боярский сын Иванец Лыков, а потом — князь Дмитрий Горчаков. Басарга даже вздрогнул от такого нарушения местнических правил: родовитый князь вслед за худородным слугой впускается! Однако здешний инок и глазом не моргнул, обойдясь с князем ничем не лучше, нежели с боярским сыном до него.

Вслед за «новообращенным» Дмитрием Горчаковым в посольской зале наконец-то появились свейские послы — в забавных суконных чулках и деревянных туфлях с самоцветами, в коротких кафтанах, разрезанных во многих местах. Жаловаться они стали на самовольство русских рыбаков, ставящих сети и бьющих тюленя на отмелях, что свеи считали своими.

— Нешто обезумели вы, смерды?! — внезапно разъярился Иоанн. — Не срамно ли вам, ровно мужикам торговым, хвосты тюленьи считать да головы рыбьи?! Да ко мне, царю русскому, с мелочью подобной челом бить?! В Новгороде наместник мой сидит, с ним по бедам своим и сношайтесь! Он на месте вам мели посчитает, и где ваши, где наши определит! Пошли вон! В Новгород!

Свеи недовольно побурчали, поклонились и ушли. Из чего Басарга сделал вывод, что его подсказок Иоанну сегодня не понадобится.

Следом были послы литовские, пространно предложившие мирный договор, дабы прекратить порубежные стычки и кровопролитие. Этим Иоанн ответил с благосклонностью:

— Слова ваши приятны моему сердцу, ибо в князе литовском вижу я не врага, а лишь заблудшего единоверца. Ныне повелел я в Москве созвать собор Земский, дабы всем людом православным узнать чаянья народа моего и с сими чаяниями впредь державу свою строить. На сей собор вынесу предложение о вечном мире и дружбе с князем литовским. О чем господину своему и донесите…

За окном потихоньку начало смеркаться, а в животе — бурчать. Непривычный к дворцовой службе Басарга уже давно мялся с ноги на ногу, в нетерпении поглядывая на дверь, а послы все кланялись и кланялись, уговаривая Иоанна на немедленное перемирие и разграничение земель, дабы договор мирный обсуждать уже потом, не торопясь.

— Коли сегодня я с вами перемирие заключу, весть о нем до ратей моих токмо через месяц доберется, — резонно ответил царь. — К тому дню ужо и Земский собор свой приговор учинит. А каким он окажется, откуда я знаю? Может статься, не о мире, а о наступлении новом приказывать придется. Идите с Богом. К словам вашим я благожелателен, однако же супротив приговора Земского собора не пойду.

Иоанн хлопнул ладонями по подлокотникам трона и решительно поднялся.

Басарга едва сдержал вздох облегчения — и оказалось, что правильно.

— Славно мы потрудились сегодня, братья мои, — произнес «игумен», — и за успехи деяний наших надобно нам молитву благодарственную вознести.

От молебна с царем Басарга, понятно, уклониться не посмел и еще полчаса стоял в его свите в храме. Опричники тут были не одни, в церковь входили и другие обитатели Александровской слободы. Крестились, молились, ставили свечи, целовали образа, уходили. Одна из женщин, с укутанной в платок головой, проходя мимо, сунула подьячему в руку бумажку. Басарга резко повернул голову — но лица не разглядел. Хотя холодник [27] Холодник (он же летник) — разновидность шубы из тонкой ткани и без подкладки. Носился в теплую погоду. из горностая сразу выдавал в незнакомке царедворку.

Дождавшись, когда Иоанн закончит молитву, подьячий вышел на улицу, развернул записку и в слабом свете позднего вечера обнаружил на ней довольно подробный план: храм, дом за ним, дальше еще один, с лестницей, коридором на втором этаже, который загибается влево. Линия со стрелочками указывала путь именно туда.

Вернувшись в церковь, опричник взял свечу, с нею дошел до указанного дома, там, порывшись в поясном наборе, достал огниво и зажег фитиль, поднялся по узкой лестнице, повернул в холодный тесный коридор. Согласно рисунку, дошел до места, отмеченного крестиком. Сбоку мелькнула тень, легким выдохом задула свечу, крепко обхватила его за шею, потянула в сторону…

Мирослава продержала боярина у себя в светелке два дня, утром убегая на службу, а вечером возвращаясь в его объятия. На третий с грустью призналась:

— Государь тебя ищет. Интересно, и почему именно у меня все слуги спрашивают, как тебя известить можно?