Джоан Виндж - 47 ронинов

Оиси уже направлялся к девушке – голова высоко поднята, шаг живой и быстрый, взгляд устремлен вперед, на нее, Мику. Он шел мимо чужих самураев, по-прежнему выполнявших роль замковой охраны. На их одежде красовались моны Токугавы, Киры и множества других даймё – всех, кроме даймё Ако.

«Не плачь при них, не доставляй им такого удовольствия»…

Мика поспешно утерла глаза. Оиси приближался по садовой дорожке, не глядя по сторонам на царящий вокруг праздник жизни – новорожденные почки, распустившиеся вдоль брусчатой аллеи ароматные бутоны глицинии и ирисов, пионов и гортензии… Стражники давно разогнали слуг, а она отпустила свою свиту и ускользнула сюда – посидеть в том месте, где последний раз видела отца накануне чудовищных ночных событий.

– Моя госпожа…

Оиси опустился перед ней на колени и нагнул голову в глубоком поклоне – она даже не успела поймать его взгляд. Протянул лист бумаги. Предсмертное стихотворение отца.

– Простите меня… – прерывающимся голосом произнес он.

Мика взяла стих.

– Я…

– Простите… – вновь прошептал самурай. В этот раз голос прозвучал ровно.

Он выпрямился и взглянул ей в глаза. Но продолжал часто-часто моргать, словно ему больно смотреть на свет. Лицо каро было влажным.

– Ваш отец восстановил свою честь, – спокойно сообщил Оиси. – Мне не доводилось видеть большего проявления мужества. Ако и клан Асано должны гордиться. А теперь мне нужно попросить – нет, потребовать – освобождения наших людей. Простите…

Он так резко поднялся и повернулся спиной, что Мика не успела ничего ответить – Оиси уже удалялся, окруженный благоухающими цветами.

Она посмотрела на зажатую в пальцах бумагу. Вначале ей показалось, что та девственно чиста – разум отказывался замечать написанное. Но по мере того, как девушка продолжала вглядываться, на листе стали проступать каллиграфические знаки – ясные, без росчерков и завитушек, но при этом не лишенные изящества. Почерк отца…

О, отец… Мика опустила голову, и на страницу полились слезы, которые сейчас не от кого было скрывать. Его мысли… в последние минуты жизни… такой миг, а он думал не только о себе. Вопрос князя – о тех, кто остался в этом мире без него, кто должен как-то жить дальше: для чего ж так долго тянется эта весна?..

«Пусть они убедятся в том, что у женщин Ако есть чему поучиться»… Только у нее ничего не осталось. Чему она может научить? Отец всегда внушал ей мысль, будто дочь вольна делать все, что пожелает, быть, кем захочет. Мика с ним соглашалась, но в глубине души оба они прекрасно знали – на самом деле это невозможно. Потому-то она и молчала о своей любви к Каю. А вот Кай отлично понимал, сколько вокруг условностей и как безнадежны мечты о полной свободе. Они с отцом не решались говорить об этом вслух – по разным причинам. «Если ты считаешь, что по-настоящему свободен, – ты попался». Руки ее сжались, сминая бумагу, и Мика опустилась назад на скамью, сотрясаясь от беззвучных рыданий.

Наконец девушка в который раз утерла слезы и грустно подумала – удастся ли ей хоть когда-нибудь очистить душу от невыносимого горя, если выплакивать его приходится лишь украдкой?.. Она бережно разгладила отцовский стих, спрятала его в оби , поднялась и покинула сад. Пересекла двор, прошла в распахнутые ворота. Госпожа Асано несла себя так же величественно и благородно, как до нее это делал Оиси – на глазах у стражников сёгуна… шпионов Киры… на глазах у множества чужаков… сверлящих ее взглядами, изучающих… кругом… повсюду.

Устремив взор вперед, ни на кого не глядя и не обращая внимания на вопросы и несущиеся вслед шепотки, Мика прошла через нижний двор ко внешним воротам. Прочь, сбежать из этого замка… который до сегодняшнего дня всегда был ее домом и значил для нее все. Сбежать, пока здесь распоряжаются враги отца. Ее враги. Ей необходимо увидеть просторы Ако, вырваться на волю – и вспомнить, ради чего жить дальше… Иначе просто не хватит мужества… она не справится…

Охраняющие ворота стражники потребовали у девушки ответа, куда и зачем она направляется – причем держались при этом так грубо и неуважительно, словно Мика была не дочерью даймё -хозяина замка, а в одиночку путешествующей женщиной, задержанной для досмотра на дороге Токайдо.

Она молча посмотрела на грубиянов испепеляющим взглядом, думая об отце. Этого хватило. Стражники умолкли, убрали копья и, давая госпоже Асано дорогу, поклонились.

Миновав ворота, девушка ускорила шаг, а дойдя до середины моста, остановилась. Внизу плескалась река. Надежная и вечная, она была настоящим благом для всех здесь живущих – от дальних холмов до моря, – неся живительную влагу полям и людям. Она являлась благом и для замка Ако, его недремлющим защитником, который исправно заботится о том, чтобы крепостные рвы всегда были полны воды.

Здесь, вдали от соглядатаев, Мика могла дать волю чувствам, и глаза ее вновь налились слезами. Но в этот раз не слезами потери, нет – слезами предчувствия. Сможет ли красота Ако оставаться такой же вечной, как питающая ее река? Красота ваби-саби… вечная лишь в сравнении с мимолетными человеческими жизнями… вечная, но постоянно меняющаяся – как сезоны, как погода… вечная, но всякий раз другая…

Как будет выглядеть Ако спустя сто лет? А двести?.. Если она, Мика, тогда вновь воплотится, вспомнит ли свою землю? Узнает ли ее по едва уловимым очертаниям – которые к тому времени станут совсем иными?.. А отца? Когда их души, скрывшись за новыми лицами, снова встретятся, почувствуют ли они друг друга – ведь лица эти тоже станут совсем иными?.. Ничто не вечно на земле, кроме перемен, постоянно твердил ей отец. Но если перемены вечны и души людей вечны… разве это не означает, что рано или поздно они с отцом опять взглянут в глаза друг другу – и ощутят сладкую радость узнавания?

Она двинулась дальше, прижимая ладонь к спрятанному у сердца стихотворению.

…для чего ж так долго тянется эта весна?..

Когда девушка добралась до конца моста, внезапно поднялся ветер, взъерошил рябью поверхность реки, окутал берега метелью опавших вишневых лепестков – словно сами боги встревожились из-за творящейся на земле несправедливости…

Сёгун со своим кортежем отбыл незамедлительно – пепел погребального костра господина Асано даже не успел остыть. Прочие гости, к огромному облегчению жителей Ако, уехали вместе с ним.

Адъютант Токугавы сообщил Оиси – и Мике, на которую после формального поклона даже ни разу не взглянул, словно ее тут и не было, – о том, что сёгун еще вернется. По пути назад в Эдо, после того, как завершит официальную поездку на запад. Он собирался нанести визиты вежливости правителям территорий, соседствующих с Ако. Большинство из них контролировалось семьями, которые поддержали первого Токугаву в финальной битве, принесшей ему сёгунат. За последнее столетие правящий клан захватывал один земельный надел за другим и одаривал ими своих союзников, распределяя домены весьма дальновидно со стратегической точки зрения (словно фигуры на доске сёги ) – владения благонадежных семей чередовались с владениями тех, кто не входил в ближайшее окружение сёгуна. Таким образом недовольные даймё лишались всякой возможности объединиться и разжечь мятеж.