Джоан Виндж - 47 ронинов

Верховный правитель вновь посетит Ако примерно через месяц, объявил адъютант. И приказал Оиси Кураносукэ, как исполняющему обязанности командира вместо своего даймё , убедиться в том, что в провинции все в порядке, и подготовить к указанной дате необходимые для проверки документы и информацию. Тогда же, уведомил Оиси адъютант, опять даже не взглянув в сторону Мики, будет объявлено решение по поводу Ако, поскольку передавать земли некому из-за отсутствия наследника мужского пола.

Как много слов… Суть же адъютантского заявления сводилась к одному – эта ветвь рода Асано усохла, и ее следует отрубить. Ако либо присоединят к уже и так колоссальным землевладениям Токугавы, либо передадут кому-нибудь из любимых советников сёгуна. Самураи господина Асано станут ронинами – в жилах их по-прежнему будет течь самурайская кровь, но в действительности они, лишившись своего хозяина, превратятся в обесчещенных бродяг, брошенных на произвол судьбы. А дочь умершего князя не заслуживает даже упоминания.

Хуже этих вестей могло быть только сообщение о том, что всю провинцию приговорили к смерти. Оцепенев от потрясения, Оиси и Мика механически ответили на бездушный прощальный поклон адъютанта. И долго смотрели вслед ему и гостям, пока те удалялись – приближенные сёгуна… господин Кира… Покидая их дом, дом их предков, он оглянулся. И на лице его светилось необычайное любопытство.

Каро и девушка молча стояли бок о бок. Но вот процессия отъезжающих миновала последние ворота, пересекла мост. Только тогда Мика резко развернулась и со сдавленным криком изо всех сил стукнула кулаком по верандной балке. Оиси недоверчиво уставился на госпожу: это ведь его удар, его чувства! А он даже не успел шевельнуться. Мика вновь посмотрела в сторону ворот – лицо пылает, рука трясется – и выплюнула вслед исчезающему кортежу такое проклятие, от которого покраснел бы самый искушенный воин.

– Мика- химэ ! – строго окликнул Оиси.

Но в его глазах можно было прочесть лишь несказанное облегчение: хорошо, что девушка придержала язык до тех пор, пока сёгун с сопровождающими не удалились на достаточное расстояние.

– Я – не невидимка! И не глухонемая! – обрушилась на него Мика. – Возможно, вы теперь и единственный человек, имеющий право здесь распоряжаться, но вы же и единственный, кто обязан слушаться… этих, – горько добавила она. – Я – дочь своего отца… а вы никогда не сможете стать мне отцом, Оиси Ёсио. Так что никогда больше не говорите со мной подобным тоном.

– Простите меня, госпожа Мика…

Оиси бросился на колени и низко поклонился, коснувшись лбом кедрового пола веранды. Когда он поднял голову, девушка увидела на лице каро искреннее сочувствие по поводу унижения, которое ей только что довелось вытерпеть. Увидела также, насколько он вымотан, почувствовала его бессильный гнев. И страх – такой же острый, как ее собственный. Страх, родившийся в их душах в тот миг, когда они оба поняли, что сёгун сложил у замковых ворот еще один погребальный костер – костер, призванный уничтожить будущее Ако… а слова адъютанта будто поднесли к нему факел.

Мика вспомнила, как Оиси раз за разом просил у нее прощения, отдавая предсмертное стихотворение отца – там, в саду, после того, как… Она закрыла глаза.

– Оиси- сама , – почти шепотом произнесла девушка, – прошу вас, встаньте. Это я должна молить вас о прощении. И благодарить за то, что вы всегда относились ко мне с уважением, несмотря на… несмотря на то, что думаете обо мне… или моем поведении…

Вспыхнув от стыда, она отвернулась.

– Я знаю, вам необходимо заняться подготовкой похорон моего отца, у вас много дел. А мне… Я тоже должна идти; надо найти в пепле его кости, собрать их…

По традиции, именно члены семьи усопшего совершали этот последний ритуал по подготовке останков к погребению. А она осталась единственным живым членом семьи, так что… Мика спустилась с веранды и вгляделась в даль.

– Госпожа Мика, – тихо сказал Оиси, поднимаясь с колен и становясь за спиной девушки, – моя супруга, Рику, будет польщена, если вы позволите ей помочь. И… и не только Рику… Вы не одна; мы все здесь, рядом – семья вашего отца, нашего господина.

Девушка взглянула на него, тронутая до глубины души. Оиси неуверенно, но по-доброму улыбнулся.

– Что же до будущего… У нас есть месяц. Сегодняшний день, возможно и предвещает грядущую гибель нашей чести – но пока что она принадлежит нам. Планы Ину-Кубо не смогут помешать отпеванию вашего отца. И не смогут убить нашу к нему любовь.

– Благодарю вас, Оиси- сама .

На лице Мики тоже невольно мелькнула слабая улыбка – в ответ на услышанную оскорбительную кличку, которую обычно произносили лишь шепотом. Прозвище Ину-Кубо – «собачий сёгун» – прилипло к правителю из-за его маниакальной, чуть ли не альтруистической заботы о собаках. Поговаривали, будто некий священник предрек, что боги даруют сёгуну наследника мужского пола в том случае, если он будет совершать добрые деяния. Токугава решил облагодетельствовать собак – потому что сам был рожден в год собаки. Говорили также – и не без оснований, – что об этих животных сёгун печется гораздо больше, чем о людях. И что вонь от созданного им в Эдо приюта для бездомных псов стоит ужасающая…

Оиси отвел Мику к себе домой. Завидев мужа с гостьей, Рику опустилась перед ними на колени. Девушка кинулась поднимать хозяйку, и та, оказавшись на ногах, вдруг привлекла госпожу Асано к себе, шепча теплые слова утешения и сочувствия. Обезоруженная этим спонтанным сердечным жестом, Мика увидела, как оттаивает лицо Оиси, как появляется на нем облегчение: дочь господина искренне обрадовалась, встретив искренний душевный порыв его жены…

Прощальные ритуалы длились, согласно традиции, два следующих дня. Официальная церемония в семейной усыпальнице, затем погребение урны с прахом отца на расположенном у реки кладбище, куда в течение многих поколений отправлялись на последний отдых предки живущих в замке членов клана и их вассалов.

Казалось бы, Мика должна была чувствовать себя одинокой как никогда, но вместо этого она нашла утешение в находящихся рядом людях. У нее вдруг обнаружилась огромная семья, о существовании которой она и не подозревала. Добрых лиц становилось все больше: сдержанные, молчаливые самураи; застенчивые слуги, смущенно бормочущие слова соболезнования и тепло вспоминающие князя.

Смерть легко уравняла всех. Будущее обитателей замка сейчас туманно и непрочно, а жизнь так хрупка… Эти люди привязаны к клану Асано прочными нитями верности, и Мика ясно видела, насколько искренне разделяют они ее горе – и как вместе с ней негодуют по поводу незаслуженной кончины хозяина.