Джоан Виндж - 47 ронинов

И всё. Он, князь Асано, ничего больше замечать не желал. А ведь именно из-за Кая Мика наотрез отказывалась обсуждать замужество. Теперь-то все понятно. Но раньше он и не догадывался о том, как глубоки их чувства друг к другу. Не говоря уж о том, чтобы думать об их браке. А ведь усынови он Кая, сделай своим наследником – и дети были бы счастливы… Если бы Кай родился самураем, пусть даже самого низкого ранга, он, старый слепец, разглядел бы истину – и сделал бы все возможное… давным-давно…

Если бы Мика была откровенна… Но он понимал, почему девочка молчала. А теперь менять что-либо уже поздно.

– Не плачь при них, не доставляй им такого удовольствия, – поглаживая волосы дочери, прошептал князь Асано. – Пусть все эти важные господа со своими самураями убедятся в том, что у женщин Ако есть чему поучиться.

Тело Мики обмякло. Она медленно отстранилась. Посмотрела ему в глаза. Пальцы ее сильнее сжали запястья отца, пока она боролась с собой, пока усилием воли осушала слезы. Наконец во взгляде девушки засветилась та же решимость, что и в его собственном. Она опустила руки, расправила плечи – стройная и гордая, как стрела.

Князь Асано улыбнулся в ответ, чувствуя, как на смену его собственной гордости приходит нежность.

– Эта жизнь – лишь подготовка к следующей. Единственное, о чем мы можем мечтать, – это прожить ее любя. И – будучи любимыми. – Он взял ладони дочери в свои. – Не сдавайся лишь потому, что я ушел.

Никогда не сдавайся, если веришь, что дело твое – правое…

Все еще борясь со слезами, Мика отступила в сторону, давая дорогу отцу и его верному заместителю, защитнику и самому преданному другу – Оиси. Дальше ей нельзя. Но все же существует место, за пределами этого мира, где рано или поздно они снова встретятся… Она верит в это всем сердцем, хотя сейчас не представляет, что делать, как пережить оставшееся до этой встречи время… Но наступит день… однажды… в будущей жизни… или в царстве богов.

Первым в парадный зал ступил сёгун в сопровождении советников, за ними проследовала процессия из даймё . Пока вошедшие занимали полагающиеся им места, охрана приказала господину Асано с Оиси ждать снаружи. Слуг и вновь затесавшуюся между ними Мику оттеснили подальше.

Двое мужчин стояли в полном молчании. Вряд ли им удалось бы побеседовать сейчас о погоде – оба не могли поручиться за свой голос. Ожидание затягивалось, и напряжение все возрастало. Наконец массивная деревянная дверь парадного зала, на которой был вырезан мон Асано, распахнулась и впустила их внутрь.

Сопровождаемые злобными взглядами собравшейся знати, князь вместе с Оиси приблизились к установленному в центре огромного зала на белоснежной ткани низкому столику. На столе находился искусно украшенный гербом Асано танто – традиционный кинжал, который самураи использовали для сэппуку . Господин Асано опустился на колени и положил рядом с клинком свое прощальное стихотворение. Оиси тоже стал на одно колено – позади и чуть сбоку, готовый в нужный момент быстро подняться, чтобы исполнить свой долг.

Князь, собираясь с мыслями, помедлил, затем поклонился зрителям и посмотрел на сёгуна. Справа от Токугавы восседал Кира. Под его хладнокровной маской Асано разглядел с трудом сдерживаемое ликование, и душу приговоренного к смерти тут же обожгло ледяным пламенем.

Кира заметил изменившееся лицо соперника и невольно моргнул от кольнувшего дурного предчувствия. Господин Асано поднял сверкающий танто . И вновь перевел взгляд на сёгуна. Голосом, в котором слышалась одна только твердая убежденность, он произнес ритуальную фразу:

– Я открываю вам свою душу, дабы могли вы судить о том, чиста она или осквернена.

На последнем слове он с силой вонзил кинжал себе в живот. И сквозь мучительное потрясение, пронзившее тело, господин Асано увидел, как Кира отводит взгляд от смотрящих прямо на него глаз Смерти. Отводит – и тут же натыкается на горящий жаждой мести взор Оиси, уже вскочившего на ноги с обнаженным мечом. «Смотри, – кричали Кире глаза каро , – смотри, как страдает мой господин, как он мужествен и силен духом. Это ты оклеветал его, ты!» Князь Асано с высоко поднятой головой тоже не отрываясь смотрел на Киру – в одну точку, лежащую за пределами страшной, мучительной боли. Рука его вонзила кинжал еще глубже… разрывая плоть… внутренности… Тело выгнулось, по нему прошла дрожь, и голова наконец склонилась на грудь. С губ сорвался еле слышный протестующих вздох.

У стоящего за его спиной Оиси, раздираемого на части собственными душевными терзаниями, в мгновение ока исчезла всякая нерешительность. Милосердный взмах меча – и одним искусным ударом он оборвал жизнь и мучения своего господина. Вот и всё. Глава дома Асано умер так же, как жил, – честно, достойно, мужественно. И ни у кого никогда не будет повода это оспорить.

Князь Асано держал себя в руках до самого конца. Удар, отделивший его голову от тела, был нанесен именно так, как требовалось; фонтан крови пролился в предназначенную для этого чашу, стоящую перед столиком. Сэппуку , достойное сёгуна. На одежду самого Оиси попало лишь несколько капель крови, но он намеренно вытер лезвие своей катаны о рукав – все равно больше никогда не сможет надеть этот наряд. Ему раньше не доводилось убивать людей; а вот только что он убил собственного господина… Так что одежду он сожжет, иначе она постоянно будет напоминать ему о пережитом.

Медленно вкладывая меч в ножны, он в последний раз посмотрел на Киру. И в глазах каро , полных непримиримой ненависти, виновник гибели князя Ако прочел обещание отомстить. По всем правилам Оиси поклонился сёгуну, окружающей того знати, взял со стола прощальный стих хозяина, развернулся и широкими шагами покинул зал. Заметил ли кто-нибудь блеснувшие на его щеках слезы? Что ж, если и так, стыда он не испытывал. Пусть сколько угодно потешаются над тем, что у него есть человеческие чувства.

Мика ждала у пруда с кои в отцовском саду. Увидев Оиси, в одиночку выходящего из парадного зала, она вскочила. В руках каро сжимал лист бумаги. Как только двери за ним закрылись, плечи Оиси поникли. Он прислонился к балке, поддерживающей крышу веранды, и опустил голову, вчитываясь в последние слова своего господина. Листок в руках дрожал. Каро замер – неожиданно надолго, словно пропитавшая рукав его кимоно кровь сделала одежду настолько тяжелой, что Оиси никак не удавалось выпрямиться.

Отец мертв…

Воображение Мики попыталось нарисовать картину того, что лежит сейчас в центре парадного зала: обезглавленное тело, море крови… потухшие глаза. Она крепко прижала пальцы к векам, отгоняя страшное видение. Когда госпожа Асано наконец отвела ладони от лица, рукав ее кимоно был мокрым.