Джоан Виндж - 47 ронинов

От него нещадно разит смертью, все тело покрыто запекшейся кровью… Как же хочется смыть с себя свидетельства оставшегося позади кошмара! Пока он этого не сделает – не сможет пробудиться к жизни.

Кай осторожно ступил в бассейн у основания скалы. Ноги обожгло холодом, но это его не остановило. Он встал прямо в водопад, подставляя чистым ледяным струям лицо, волосы, не обращая внимания на тут же промокшие обноски, яростно растирая кожу…

Стоящий на склоне холма Оиси что-то кричал, звал – словно не хотел ждать, пока Кай смоет с себя хотя бы внешние следы того мучительного, неживого существования, из которого вытащил его самурай. Разобрать слова было невозможно, и потому Кай погрузился в себя. Вдохнуть… сосредоточиться… вспомнить… Выдохнуть… очиститься… позабыть…

Даже представлять не хочется, что подумала бы Мика, если бы увидела его сейчас. Нельзя ехать на ее поиски, пока не будут уничтожены все непристойные напоминания о том, во что пришлось превратиться Каю, чтобы выжить… вся эта грязь… мерзость… скверна… Уцелела ли его сущность, его человеческая душа? Или прогнила безнадежно? Что ж, он отыщет Мику в любом случае. Отыщет, спасет и отомстит Кире! Иначе будущее лишится всякого смысла. Впрочем, был ли он когда-нибудь, этот смысл, в его будущем?..

Сложив ладони в молитве, он долго-долго – время потеряло для него значение – стоял под очистительным водопадом. Так долго, что окоченевшее тело напомнило о себе крупной дрожью и заставило Кая отринуть мысли о вечном. Он почувствовал, что промерз до костей. Притупилась даже боль незаживших ран, уступив место неприятной ломоте от переохлаждения.

Пока его мозг окончательно не отключился, Кай торопливо выбрался из природного бассейна и, спотыкаясь, побрел назад по берегу ручья. И хотя он все еще дрожал на ветру, воздух показался ему гораздо теплее воды. Удивительно, как высоко поднялось солнце! Вдоль берега речушки росли кусты и деревья, и на них, оказывается, уже появились нежно-зеленые листочки, даже есть цветы. Значит, сейчас весна. Здесь, неподалеку от Нагасаки, – самый юг Японии, но не за горами пробуждение природы и в более северных землях. В Ако…

Мокрые отрепья, которые голландцы сунули ему вместо штанов, неприятно липли к телу. При каждом шаге лоскуты ткани и тесемки трепыхались от бриза и шлепали Кая по ногам – словно отвратительный гриб. И что теперь делать? Раздеваться донага? Да еще этот Оиси… Если у него на лице сейчас появится хоть малейшая тень обычного высокомерного презрения – Кай за себя не отвечает. Убьет на месте. Он зябко потер руки. Хорошо бы Оиси додумался развести огонь и приготовить какой-нибудь еды…

Самурай валялся на траве рядом с лошадьми и крепко спал. Кай едва удержался от пинка. И принялся внимательно разглядывать лежащего. Тот стал совсем другим… Отчего?

Вместо собранной на затылке и вертикально поднятой самурайской косички, кончик которой крепился к голому черепу при помощи мятного масла, голову каро теперь украшала беспорядочно спутанная грива, небрежно откинутая со лба назад. Некогда тщательно выбритая макушка, похоже, за все время отсутствия Кая ни разу даже не подстригалась. Не стало и красивой одежды из парчи и тяжелого шелка – ее сменило простое кимоно и свободные штаны хакама , изготовленные то ли из хлопка, то ли даже из пеньки и давно утратившие первоначальный цвет. И нигде ни единого фамильного мона . Вот оно что… Оиси стал ронином!

Но ронин ронину рознь. Кай никак не ожидал, что Оиси предаст собственную честь и достоинство, а с ними – и замок своего господина. Уж кто-кто, а главный вассал семьи Асано совсем не походил на мужчину малодушного. Что бы ни думал о нем полукровка, но Оиси всегда был человеком со стержнем. Неужели роковые события совсем сломили его дух? Или причина в чем-то ином?..

Каро похудел – и сильно. Кожа его в тех местах, что не успели обветриться за время путешествия в Нагасаки, поражала бледностью – как будто он долго болел. Под глазами залегли глубокие синеватые тени. Да еще спит… такой уязвимый… Даже не шевельнулся, когда Кай подошел… Похоже, минувшая ночь забрала у самурая последние силы, и он рухнул прямо там, где стоял.

Вот теперь Кай по-настоящему поразился – как же Оиси удалось выжить там, на арене? На одежде каро кое-где темнели кровавые пятна, но серьезных ран, кажется, нет. Наверняка в нем осталась часть силы – отголосок того человека, которого помнит Кай; некая внутренняя страсть, пылающая настолько ярко, что полукровке не удалось победить его сразу, несмотря на плачевное физическое состояние противника.

Кай нагнулся и потряс Оиси за плечо: жив ли? Или без сознания? Вода с мокрых волос и одежды полукровки закапала на спящего. Тот распахнул глаза, резко вскочил и схватился за меч. Но тут же пошатнулся – словно одурманенный сном мозг не поспевал за молниеносной реакцией.

Кай молча смотрел на самурая – лицо ничего не выражает, руки свободно висят вдоль тела. Оиси нахмурился, отер воду со лба и щеки с таким видом, точно это был чей-то плевок. Он явно пытался определить, кто перед ним сейчас – безумный убийца или человек, возвративший себе крупицы и без того скудного, по его мнению, разума.

Катана и нож, которые во время побега Кай не выпускал из рук, валялись в траве, куда полукровка бросил их перед купанием. Он не сделал ни малейшей попытки приблизиться к оружию, совсем не двигался. Просто ждал.

Наконец настороженность исчезла из глаз Оиси, спина расслабилась, и он отвернулся. Что-то для себя решил. Самурай подошел к седельным вьюкам ближайшей лошади и вынул оттуда узел с чистой одеждой. Протянул Каю:

– Надень.

Не просьба. Не предложение. Приказ. Как будто ничего не изменилось – во всяком случае, между ними.

Кай сложил руки на груди и дерзко посмотрел в глаза Оиси, не скрывая своей неприязни и не желая подчиняться.

– Зачем ты за мной приехал? Ты же ненавидишь меня еще с тех пор, как мы были детьми.

Оиси отшвырнул тряпичный узел, и тот приземлился у ног Кая. При напоминании об их первой встрече во взгляде каро мелькнуло нечто… Гнев. Полукровка говорит так, будто у них было общее детство, будто они росли вместе, как равные. Неслыханно! Но на лице самурая возмущение никак не отразилось. Привычная спокойная надменность.

– Я тебе говорил. Госпожа Асано должна выйти замуж на Сюнсэцу Корэнсай .

– День весеннего равноденствия?..

Нет, ничего подобного Оиси ему не говорил! А может, именно об этом он кричал, пока стоящий под ревущими струями водопада Кай на время будто оглох?

– А тебе-то что за дело? – горько произнес тот, кого все считали демоном. Замуж… так скоро… – Когда ее отдали Кире, ты стоял на коленях.