Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – король

– Ваше высочество?.. Какая неожиданность… Я сейчас же доложу его величеству…

– Докладайте, – разрешил я милостиво. – Не спешите, а то нос разобьете, когда споткнетесь… хотя, конечно, тираны обожают, когда перед ними падают, ха-ха! Такое вот у нас высокое чуйство юмора, га-га-га!

Он угодливо подхихикнул, еще раз поклонился и выскочил из кабинета.

Я огляделся, придвинул кресло к столу с другой стороны, сел по-хозяйски и с удовольствием вытянул ноги, они у меня почему-то еще длиннее, чем руки.

Кабинет понравился еще в прошлый раз, небольшой и без вычурностей, мебель вся для дела, а не пускания пыли в глаза, это демократ зависит от мнения окружающих, а тирану плевать на чужие вкусы.

На столе бумаги и книги разбросаны чуточку по-свински или по-мужски, что одно и то же, вообще атмосфера достаточно уютная и одновременно рабочая.

Прождав минуту, я создал фужер из тонкого стекла с рисунком золотом на стенках, повторяющим узор королевского герба Гехингемов, наполнил виноградным соком и с наслаждением выпил в два гигантских глотка.

Показалось мало, наполнил снова. Дверь начала отворяться, я сделал было движение встать навстречу, однако в щель вдвинулся канцлер и тут же сам закрыл за собой, гладко выбритый, с немолодым, но розовым лицом, довольный и осанистый.

Сразу же угодливо поклонился, из-за чего полы легкой шубы раздвинулись, открывая взору массивную золотую цепь, а на ней огромную восьмиконечную звезду, украшенную рубинами.

Сам тоже весь в золоте, пурпурного цвета кафтан прошит в три ряда золотыми нитями, пряжки, крючки и пуговицы все тоже золотые, хотя золотые тут же погнулись бы, золото мягкий металл, но, говорят, есть такое, что тверже закаленной стали.

Я смотрел на него с надлежащим равнодушием, это ожидается, а канцлер сказал угодливо, кося недоумевающе на тонкостенный фужер в моей руке:

– Его величество сейчас прибудет…

– А я вот, – сообщил я, – как бы жду. Вот тут у него кувшин вина отыскал… припрятанный. Вы об этом, сужу по вашему якобы честному лицу, и не догадывались!

Он сказал потерянно:

– Увы, ваше высочество…

– То-то, – сказал я. – А у меня вот чутье. Так что и не вздумайте прятать от меня незаконно нажитые доходы. Я не Иоганн-Георг Гехингем, он всего лишь тиран, а я скромный полевой вождь, что сперва вешает, а потом… смотрит, кого бы еще опрозрачнить.

Он воскликнул, как мне показалось, вполне искренне:

– Ваше высочество! Вы же знаете, наше королевство после двух нашествий буквально разорено…

– Двух? – спросил я.

Он смутился, ответил с раскаянием:

– Мунтвиг забрал весь скот на прокорм армии, а когда вы прошли, как посланная Господом нарядная такая саранча, то крестьянам осталось только кору с деревьев грызть!

Я сказал с раскаянием:

– Значит, семь шкур с вас уже не содрать, жалко.

– Точно-точно!

– Ладно, – сказал я милостиво, – удовольствуемся и шестью. Мы щедрые!.. Простите, вам вина не предлагаю, сделаем вид, что не знаем о тайном пристрастии его величества.

Он торопливо кивнул.

– Да-да, клянусь. Ваше высочество, если вам что-то нужно, пока его величество спешит к вам, я могу распорядиться.

– Мне многое нужно, – ответил я веско, – но только Господь бог сможет… наверное, сможет. Из людей, увы, все мы ограничены в возможностях, как говорят наши философы… То есть мы не то люди с ограниченными возможностями, то ли просто ограниченные… А что говорят ваши?

Он вздрогнул, бледно улыбнулся.

– Думаю, философы везде одинаковы.

– Что, – спросил я с интересом, – правда?

– В одном мире живем, – пояснил он торопливо, – что ж им выдумывать-то?

– А вот выдумывают, – сообщил я новость, – а потом из-за их выдумок войны начинаются. Интересно живем, да? Все из-за разных подходов к философии!

Он насупился, взглянул косо, подозревая, что и у солдат может быть чувство юмора, хоть и не такое, как у людей.

– Не знаю, – ответил он после паузы. – Я больше по налогам, чем по убиванию людей.

– И то дело нужное, – согласился я. – Налог – это все-таки цивилизованный грабеж, что уже и не грабеж как бы, пусть и грабеж.

Он ответил учтиво:

– Совершенно верно, ваше высочество. Тем, кого грабим, тоже не хочется признавать, что их грабят, это их унижает.

– И как?

– Все молча соглашаются, – объяснил он, – что это не грабеж, а как бы плата за… некую защиту. Все делают вид, в таком мире живем!

– Цивилизованном, – согласился я. – Человек от животного отличается тем, что умеет притворяться. Интересно, это от Адама или Змея?

Он вздрогнул.

– Ваше высочество?

– Трудно уследить за моей изысканной мыслью? – сказал я довольно. – Я такой, все мы, солдаты, умныя… С одной стороны, притворство – грех, значит, от Змея. С другой стороны, если бы не притворялись, то воевали бы чаще. Верно?

Он вздрогнул, сказал слабо:

– Чаще… Постоянно!

– Ну вот, – подтвердил я. – А так поулыбаемся, сжимая кулаки в карманах, наговорим сквозь зубы друг другу теплых слов и разойдемся если не друзьями, то нейтралами. Вы как насчет нейтралов?

Он не успел ответить, в коридоре послышался нарастающий топот, дверь распахнулась, и громадного роста церемониймейстер проревел:

– Его величество король Иоганн-Георг Гехингем!

В кабинет вошел Иоганн-Георг, все в той же одежде, короли – тоже мужчины и не любят часто переодеваться, на седых волосах корона, блещущая золотом и сапфирами, только взгляд не столько надменно-властный, как встревоженный.

Я поднялся навстречу, поклонился и сказал дружеским голосом, сразу задавая тон:

– Ваше величество, простите за, но ваш канцлер принес вина, чтобы меня развлечь, и мы тут смаковали подробности, как вы в молодости прыгали из окна высокой башни прямо в седло боевого коня, а вдогонку орал разъяренный муж баронессы… забыл, как вы ее назвали, канцлер?

На канцлера было жалко смотреть, он мялся, исходил жаром и разводил руками, лицо покрылось мелкими бисеринками пота.

Король зыркнул на него люто.

– Можете идти. Поговорим позже.

Канцлер метнулся к двери, сразу растеряв важность, а я сказал королю громко:

– Ваше величество, он хотел только развлечь! Очень хороший у вас канцлер. Как вы и сказали в прошлый раз, удивительно много знает.

Он прорычал:

– Как вижу, слишком много. Такое, что я и сам не помню…

– Он обязан, – подчеркнул я. – Такая у него работа. Но я даже и не подумал бы, глядя на вас теперь, такого серьезного и солидного…

Он махнул рукой и опустился за стол в свое кресло, где с подозрением зыркнул на два тонкостенных фужера с темно-красным вином на столешнице.

– А это что?

– Ваш канцлер принес, – объяснил я. – Он давно хотел сделать вам этот ценный подарок, да все случай не подворачивался. А сейчас хотел спросить моего одобрения, как великого знатока и филумениста по наскальной живописи.