Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – король

Едва вышел из личных покоев, в первом же зале церемониймейстер зычно прокричал:

– Его светлость принц Ричард Завоеватель!

Впереди двое в парадных одеждах старших дворцовых управителей развернулись и пошли к выходу, отталкивая народ с дороги.

У второго зала красиво и торжественно пропели фанфары. Я хмуро улыбался, совсем одурели, так положено встречать, но раз уж не успели, то не надо бы вот сейчас.

Еще два зала, везде знатные гости и приглашенные ко двору поспешно расступаются, давая нам проход, наступают на ноги и самолюбие тем, кто сзади, те сдержанно шипят и ругаются.

Быть дуэлям, подумал я отстраненно, взгляд по-прежнему поверх голов, это чтобы не замечать, как кланяются, а то не утерплю и отвечу, а это урон моему достоинству и незаслуженный подарок обласканному.

Впереди уже замаячил холл, я почти ощутил себя в седле, как сбоку торопливо пропели фанфары, церемониймейстер воскликнул с подъемом:

– Ее величество королева Бразельда!

Я невольно замедлил шаг, из соседнего зала появилась Бразельда, высокая и статная, величественная до предела, тяжелое многослойное платье волочится по полу на три ярда сзади, корона на темных волосах блещет как золотом, так и бриллиантами.

За нею следом четверо фрейлин, чопорных, строгих и с надменно застывшими лицами. У всех четверых в ушах продолговатые изысканные серьги, в золоте оправы блещут изумруды, напоминая о молодой травке, все четверо подражают королеве, у которой такие же серьги отличаются только размером, касаясь оголенных плеч, и величиной изумрудов.

Я еще больше замедлил шаг, а когда между нами осталось три ярда, остановился и поклонился самым почтительнейшим образом, пусть все видят, я весь из себя галантерейность.

Она произнесла, неспешно останавливаясь:

– Принц…

– Ваше величество, – ответил я.

– Что же вы так быстро покидаете нас, – поинтересовалась она. – Люди могут подумать, что вы с королем в ссоре.

– Ничуть, – заверил я. – С его величеством удобно иметь дело. Он дивно умен, прозорлив, все мгновенно понимает, потому мы с первых же слов достигли нужного соглашения.

Она вскинула брови.

– Вот так? Даже соглашения?

– Ваше величество, – ответил я и повел взглядом по замершему залу, показывая, что нас внимательно слушают, – король был весьма настойчив и вынудил меня подписать выгодный ему договор. Теперь я понимаю, что прогадал, но мое слово твердо, иначе что я за рыцарь?

Она с натугой заулыбалась, проговорила ласково, это было похоже, как если бы попыталась шептать камнедробилка:

– Принц, со дня вашего визита наша дочь Леонора только и говорит о вас!

– Да что вы говорите? – приятно изумился я.

– Уверяю вас, – сказала она. – Вы просто должны заглянуть к ней и попрощаться!

Я приготовился отказаться в вычурных выражениях, в которых и сам запутаюсь, зато и другие ничего не поймут, но в дальнем дверном проеме появился управитель, вскинул руку, привлекая внимание.

– Ваше величество, – ответил я, – меня ждут великие дела! Но я оставлю даже спасение мира, ибо не могу отказать вам… ни в чем.

Она гордо улыбнулась, отчего ее вечно кислое выражение стало вроде бы кислым чуть менее.

Стиснув челюсти и натужно улыбаясь, я позволил провести себя еще через анфиладу залов, как понимаю, в личные покои королевы, в которых есть и отдельные для принцессы.

Что движет королевой, пока не осознал в точности, но если в прошлый раз исходила ненавистью, то в этот раз старается быть приторно-сладкой. Я вообще-то сластена, но это какая-то патока с прогорклым вкусом…

Гвардейцы отступили от массивной крашенной золотыми вензелями двери, а слуга проворно распахнул перед нами обе створки. Я с галантным поклоном пропустил королеву с фрейлинами вперед, после чего вышел сам.

И тут же невольно замедлил шаг. Первый раз я видел Леонору в саду, где на зеленой травке под ласковым солнышком воспитательница играла с принцессой, еще подростком, но уже видно было, какой та станет.

Тогда она была в коротком платьице, ноги до колен голые, здоровые и загорелые, в мелких царапинах, все-таки иногда падала, ушибалась, вся брызжущая весельем и детской радостью, но я в тот раз ощутил, что вот-вот заберут из сада, облачат в предлинное платье, скучно и занудно будут обучать манерам, правилам поведения молодой женщины, и в частности принцессы, фрейлины научат ее носить на груди золотую цепочку с бриллиантами, в ушах массивные серьги, а на лбу диадему с драгоценными камнями.

Я приблизился, поклонился. Она осталась сидеть, лишь чуть наклонила голову, на лице проступило замешательство, все ли правильно делает, но во взгляде я увидел нечто злое и непримиримое.

Платье, скрывая ноги и пол вокруг них на пару ярдов, оставляет открытыми плечи и шею. У меня сладко заныло сердце, когда увидел эти тонкие косточки ключиц, что показались мне тогда похожими на обнаженные кинжалы.

– Ваше высочество, – сказал я тихо и почтительно, – вы в самом деле прекрасны, хотя мне об этом говорили чересчур настойчиво.

Она произнесла так же тихо и сдержанно:

– Благодарю вас, ваше высочество.

– Позвольте сказать вам пару слов наедине, – сказал я.

Она замерла в испуге, беспомощно взглянула через мое плечо, как понимаю, на мать и ее свиту, уловила ответный кивок и проговорила своим фрейлинам в некотором замешательстве:

– Оставьте нас.

Фрейлины послушно поднялись и отошли на другой конец комнаты, это и есть оставить наедине, услышать не услышат, зато будут бдительно смотреть, чтобы мы не нарушили приличий.

Как догадываюсь по шелесту платьев за спиной, королева и ее свита тоже отступили на несколько шагов.

Я подошел к принцессе, преклонил перед нею колено, чтобы оказаться лицом к лицу, и сказал совсем тихо:

– Ваше высочество, я знаю, вас хотят выдать замуж за меня. Вы этому, понятно, всячески противитесь, как всякий свободный человек, не терпящий насилия. Уверяю, я не посягаю на вашу руку, но вам лучше сделать вид, что да, место жениха занято.

Она прошептала:

– Зачем?

– Откажетесь от меня, – пояснил я тихонько, – будут настойчиво предлагать другого. В конце концов, заставят выйти за того, кто полезнее для королевства.

– Ваше высочество?

– А так, – шепнул я, – вы свободны в выборе. Как только поймете, что некто вас любит, а вы любите его, можете признаться, что у нас с вами просто сговор.

Она взглянула на меня в упор, и снова у меня сердце затрепетало от сладкой истомы.

– А вам… это зачем?

Я ответил тихо:

– Ненавижу, когда женщин принуждают. Они должны быть свободны в выборе. Как и мы.

Она произнесла в нерешительности:

– Спасибо…

– Только никому ни слова, – предупредил я и поднялся. – Ваше высочество…