Дмитрий Манасыпов - Охотник за головами

Поэтому пробирались именно по этим тропинкам, надолго залегая, завидев отряды всадников, которые вскорости после их побега стали встречаться все чаще. Не было никаких сомнений, что кто-то проговорился об этом, а может быть, оказался среди людей, окружавших мальчика, человек Кадавера, господина префекта Тотемонда. Но все-таки сумели добраться до Пригорья никем не замеченные.

Бракел, давний товарищ Хильдегарта по военной службе, принял их без лишних вопросов. Его мало интересовало, почему они приехали поздней ночью, и для того чтобы дать о себе знать, Освальду пришлось тайком перелезать через высокий деревенский частокол. Честно говоря, охотник даже по-доброму позавидовал своему новому товарищу, имевшему таких друзей. Отдохнув неделю, Освальд отправился в сторону Синих гор, собираясь отыскать путь через них. Отправился один, чтобы самому найти и запомнить дорогу, про которую объяснил очень доходчиво и доступно Бракел. Тот часто бродил в горах, ища целебные травы и растения. В деревне бывший солдатский цирюльник занимал должность лекаря и хирурга. Пригодилось годами наработанное умение, которое не раз его выручало в молодые годы, на службе у Совета князей.

Освальд улыбнулся, понимая, сколько осталось до дома. Выходило не очень-то и много. Рука сама ласково потрепала крепкую конскую шею.

– Старики сейчас, наверное, опять сидят в обнимку с фляжкой бракеловской настойки и вспоминают собственные подвиги, согласен со мной? А, Серый?

А жеребец в это время стал заметно сбрасывать скорость, пока не перешел на медленный шаг, глубоко втягивая в себя воздух. Воздух, в котором все заметнее становился горький и едкий запах дыма. В редких прорехах между деревьями стали заметны черные и темно-серые клубы, поднимающиеся с той самой стороны, откуда неделю с небольшим назад уехал Освальд.

Времени на раздумья о том, что делать, не оставалось. Возможно, это пожар от костра, за которым не уследили углежоги, а возможно, что и нет. В любом случае, там находились те, ради которых Освальд и затеял всю эту историю. Поэтому пришлось садануть Серого по бокам и пригнуться от ветвей, которые рассекали воздух в двух пальцах от головы дико мчащегося всадника.

Когда до Пригорья оставалось не больше семи или десяти минут скачки, Серый резко остановился и, повернув голову налево, опять начал втягивать воздух. С места он двигаться не хотел, несмотря на все старания наездника. А поскольку конь у Освальда был умницей, он понял, что делает Серый это не зря. Спрыгнув на землю и одновременно вытянув из ножен меч, охотник раздвинул заросли диких кустов, росших у дороги и, пригибаясь, зашел в тень тесно сплетенных густых кленов, изредка попадавшихся среди дубовой пущи.

На зеленом ковре лесной травы и опавших листьев, свернувшись калачиком, лежал мальчонка, на вид лет семи-восьми. Охотник быстро оглянулся вокруг, но привычный взор не обнаружил ничего подозрительного и вернулся к мальчику. Казалось, что он спал, подложив под себя темную тряпку. Только тряпкой была смятая трава, залитая кровью ребенка, натекшей из ран, которые проделали в тонком тельце три стрелы с черным оперением, торчащие из худенькой детской спины.

Пригорье решили брать незадолго до рассвета, когда большая часть жителей досматривала последние сны перед новым трудовым днем. Спать не должны лишь сторожа, но это не было сложной задачей. Разведчики оцепили деревню по всей длине высокого и крепкого частокола, выставленного для защиты против бродячих банд и диких племен, еще обитавших в недалеких горах. Ровно на половину длины полета стрелы лес выкорчевали, что еще больше подходило окружающим Пригорье людям: ни одна мышь не проскользнула бы мимо них.

Вместе с людьми Клиггера набралось сорок человек, в основном разведчики и лесные следопыты, нанятые специально для этого дела. Четырнадцать рейтар, высоких хмурых латников, нанявшихся на службу в последнюю войну. Каждый был давно проверен, умел держать язык за зубами и понимал, что, кто платит, тот и заказывает музыку. Сразу после ужина, съеденного всухомятку из-за невозможности развести огонь, Клиггер собрал их в стороне и объяснил задачу:

– Входите в деревню, сгоняете жителей на площадку для собраний. Дальше запоминайте, не дай вам Боже забыть… – Дрееке говорил тихо, солдатам пришлось встать в тесный кружок, чтобы лучше слышать. – Находите мальчика, который будет без матери. Деревенские клуши в своих цыплят зубами вцепятся, чужих сберегать не будут. С ним обязательно окажется или высокий, крепкий старик с длинными волосами, или молодой парень, тоже достаточно высокий. Всех вышеуказанных – отдельно в сторону и быстро мне на глаза. Потом ожидать следующих приказаний. Можете разойтись.

Солдаты уже начали расходиться, стараясь не звенеть металлом доспехов и придерживая оружие, когда голос секретаря остановил их:

– Совсем забыл, парни, – Дрееке чуть помедлил, – особые приметы у молодого – его глаза, они разного цвета, а также длинные мечи у обоих охранников мальчика. И очень хорошее умение владеть ими, смею вас заверить.

Он стоял, глядя им вслед, оценивая свои шансы. Выходило, что план, предложенный Штерном, совсем не плох. Основную часть работы должны выполнить именно стражники, следопыты нужны только для оцепления. Разведчики откроют ворота для тяжелых всадников, а тем справиться с поселянами невеликая трудность. Серьезного сопротивления не будет, а если случится кому что-то сделать, так его беда. Клиггер смотрел на засыпающий поселок, прикрывшись свисающими дубовыми ветвями, и представлял себе завтрашнее утро. С самого детства за ним замечали некоторые странности: любовь и страсть к тем моментам, когда он мог совладать с более слабыми противниками и делать с ними все, что захочется. Странно? Совсем даже и нет. Выросший в семье отца, трактирного музыканта, не умеющего постоять даже за себя, и матери, распутной красавицы с улиц пригорода, называемого в просторечье Крысиным княжеством, он постоянно попадался под руку ровесникам-соседям. Замкнутый, одинокий, слабый. А еще вслед ему вместе с комками грязи и дохлой крысой часто могло прилететь одно слово, одно, но жгущее сильнее любой другой обиды: ублюдок… Когда он спросил маму, почему его так называют, та замолчала, побелев. А отец крепко поколотил ее ремнем. С тех пор Клиггер вынес сжигающую душу ненависть к людям, которые могли нанести ему подобную боль. И видел их в каждом втором или второй. Хохочущие наглые рты, тыкающие в спину пальцы, громкие крики: ублюдок! Ублюдок [9]!!!

Клиггер больше никогда не задумывался над этим в своем детстве и даже юности, пока не оказался, наконец, совсем один. Ему только-только исполнилось шестнадцать, когда отец задохнулся в дыму, валяясь пьяным на полу их старого домика. Пожар в Крысятнике не новость, горело часто. Так же часто и погибали, заснув крепким пьяным сном и надышавшись угаром.