Дмитрий Манасыпов - Охотник за головами

Освальд смотрел на морозное зимнее небо, закутавшись в жаркий овчинный тулуп. Ждать весны не хотелось, надо было двигаться дальше, но лекарка Параскева не разрешала. Охотник все еще был слаб, силы не восстановились до конца. Он умудрился вновь пойти так, как вилась дорога судьбы, и упустил возможность изменить саму жизнь. Жалеть себя и оставаться нахлебником на шее семьи купца, за которого ему довелось вступиться в драке, не было возможности. Впереди лежало то же, что и всегда, но сейчас появилась надежда. Освальд усмехнулся, подумав о том, что, быть может, за поворотом засыпанной снегом дороги кто-то его ждет.

Год 1405-й от смерти Мученика,

перевал Лугоши, граница

Вилленгена и Хайдар

Голос рассказчика стал тише. Слушатели сидели, перешептываясь, допивая и доедая. Ночь за окном рвалась и металась, злая от так и не принесенной человеческой жертвы. Спать не хотелось, люди радовались себе живым, тем, кто сидит рядом. Корчмарь радовался по другой причине, но даже не улыбался.

Бродяга потянулся, помассировал ногу. Лица людей так и не отвернулись от него, и он кивнул мальчишке с гитарой. Тот взял свой разлохмаченный фетровый картуз, пошел к ближайшему столу. Медь, немного серебра, редкие, от мага, моряка и, как ни странно, блудной девки золотые звонко ударяли друг о друга.

Рассказчик благодарил, кивал головой, без подобострастия, вежливо, что так не вязалось с его старой одеждой и седоватой щетиной. Мальчишка ссыпал деньги в старый поясной кошель и отправился к барной стойке. Бродяга одобрительно кивнул, повернувшись к магу:

– Хотели узнать, что знаю про хинну, милостивый господин маг? Извольте… Но все ж не с них сразу речь поведу.

Дальше к югу узкую полоску береговых стран давно и прочно держит за собой Малый Халифат, тьфу на него, обиталище диавола и присных его. Они уже давно и прочно окопались на плодородных тамошних землях, с помощью адских приспешников защищая их. Ну, ничего, переполнится чаша терпения людская, и сковырнут их, как нарыв гноящийся, тьфу на них еще раз, на богохульников горбоносых и черномазых.

Если же плыть на корабле вокруг тех земель, а храбрые мореходы так и поступают, осенив себя знамением Господним и призвав кару на голову нечестивцев тамошних, то приплывешь в страну Та-Кем, что на той стороне Внутреннего моря. Страшная и проклятая, даже больше, чем Халифат, та страна. Живут там люди непонятные и странные, поклоняющиеся, прости, Господи Вседержитель, идолам со звериными головами. Приносят им на капищах своих кровавые жертвы, режут людей, аки баранов на заклании.

Не к ночи будет сказано, прям-таки и тянет запить чем-нить крепким. Чтоб продрало прям аж до печенок. Не соблаговолите ли угостить, сударь скубент? Денег, говорите, нет… Ну, да и ладно. От спасибо, милостивый государь рыцарь, благослови вас все двенадцать восставших отцов святых. Все-все, вру дальше…

К востоку от земли Та-Кем, охватывая их подковой конской, царит Большой Халифат. Дойдут ли до него когда руки людские, дабы выгнать и уничтожить еретиков, что живут там, – никому не известно, ибо там их столь же много, как волн в море… Господин аббат, я не еретик, вот вам знамение Господа нашего, да падет кара небесная на головы их… земля та богатая и плодородная, хотя путь к ней и лежит через пустыню лютую и почти бесконечную.

Про земли, что лежат к югу от Та-Кем, ничего сказать не смогу, судари, так как врать я непривычен и сам там не был. Знаю только, что страна та агромадная и покрыта сплошь лесами, в которых живут люди нравом дикие, ликом и телом черные и, как демоны подземные, другими людьми питающиеся, аки волки хищные. Звери там водятся невиданные, такие, как единорог, человекоподобный педрилла, птица бескрылая Рох, гипоталамус и прочие…

За Халифатом, как известно вам, людям несомненно ученым, раскинулась страна хинну, ими самими называемая Сунь… да не Вынь, охламон ты безграмотный, а… Что значит ребенка обидел, матрона помещица? Да вашему ребенку скоро к лекарю али травнику хорошему идти придется, оглобле здоровой. Залечивать вон то, чего у него точно не только на лице выскочило, ага… да-да, господин аббат, ему, небось, и по-маленькому ходить неприятно, чать, визжит, как порось, когда того режут. От и правильно, нечего таким сквернавцам промеж здоровых людей делать. У меня? Да это язва от прута, которым мне язычники сунские глаз выжечь хотели, матрона, а не то что у вашего дитятки.

А за страной Сунь, которая высокой стеной вся обнесена, лежит бескрайняя Степь. Кого в ней только нет, и зверей всяких, и лошадников диких, приученных скакать подряд дней десять. Как, говорите, сударь рыцарь? Ну, как… знамо дело – перевесится с седла, штаны снимет, и все. Ну, на лошадь, так на лошадь, оттого они все и воняют зело, как нужник невычищенный. А сколь их там? Да тьма-тьмущая, благослови, Пресвятая и Непогрешимая, Белозерье, что грудью воинов своих закрывает страны наши. Ох и тяжко же им приходится, думаецца мне. Оттого и люди там живут, как говорил, храбрые да честные друг к другу…

Год 1385-й от смерти Мученика,

граница южного Белозерья

и нессарской Жмути

Ночь. Бледно-мертвый свет полной луны мягко окутывал сном землю внизу. Снежную равнину, окаймленную чернеющим ельником по ее правому краю и все равно кажущуюся такой бесконечной. Здесь, на границе с постоянно не спящей в любое время года Степью, оно вроде как было и хорошо, безопаснее. Ровной, будто строчка швеи, тянулась через нее, ближе к острой гребенке бора, накатанная зимняя дорога. Сейчас, ночью, пустующая. Хотя… Как сказать, особенно присмотревшись. Вроде и виднелись на ней открытые деревенские сани-розвальни, стоящие почти посередине. И еще одни, стоявшие им встречь. А все равно, казалась равнина неживой, бездыханной, без тепла и жизни. Холодно, звездно и пусто. Снег хрустел под ногами людей, наплевавших на уют, которым манили несколько столбиков дымков почти у самого горизонта, откуда, видно, и приехали.

Вечером валило, не очень сильно, но снег-то был чистым и новым. Похрустывал под ногами, сверкал блестками отраженного лунного света. Снег, бывший еще вот-вот таким белым-белым, при свете нескольких смолистых факелов казался черным. Взрыхленный широкими лапами, он, если опустить огонь ниже и присмотреться, становился красным, как поздняя рябина, трескучая и горькая. А если попробовать его на вкус, то оказался бы соленым. Вкуса крови, которой в избытке пролилось вокруг.

– Волколаки, Мишло, свят-свят, посмотри, как есть волколаки подрали… – Невысокий, седой, как лунь, суетливый дед подпрыгивал на снегу. – Пресвятая Мать, защити и сохрани!