Мила Коротич - Терракотовые сестры

Монстр тут же почуял передышку. Злобный визг, похожий на скрежет металла, взорвал небо, и на воительницу сверху кинулась огненная голова. Оглушил почти. Казакова аж присела. Череп лязгнул зубами у самого уха, опалив мертвым огнем, холодным, как лед. Чуть поднялся и снова ударил. И тут же еще одна клыкастая морда вырвалась из стены вперед. Только это спасло Казакову: череп впился в неловко подвернувшуюся челюсть. Мерзкий звук сломанной кости – и голова повисла безвольно, оттеснив Машу от оброненного меча.

«Конец!» – только и подумала она. А оскаленная челюсть с щербатыми зубами снова издала визг и приготовилась к удару.

Превозмогая омерзение, Казакова нырнула под проломленную голову монстра, шаря в мерзко воняющей крови в поисках меча. Светящийся костяк следующим ударом оторвал пробитую голову, оставив девушку без укрытия. Взлетел для последнего разгона, разинул зубастую пасть.

Маша, ломая ногти, искала рукоять оружия, но крови было много, и она такая же теплая, как оброненный клинок!

Свист, скрежет, похожий уже на хохот, решающий бросок – и…

Стены из шей разом опали, став просто горой мяса и шкур. Но Казакова это поняла не сразу. Она наконец-то нашла меч и выдернула его, и увидела, как беловатый дымок поднимается от мертвой уже туши. Из ста сдохших голов выходили сто их душ. Без движения, без силы, тупо наваленные многотонные кишки поехали от толчка, и вот уже наваливаются, грозя похоронить заживо под собой. И это показалось еще страшнее: сгинуть вот так в конце истории под вонючим кишкопадом! Меч, почуяв живую руку, снова дал Марии силы. Или это было огромное желание жить, но так еще никогда Казакова не старалась! Уже не меч, а сама она рубила тушу чудовища, расчищая проход. Было тяжко, сил уходило немерено, куски она отбрасывала руками, уже не чувствуя отвращения.

И когда она, вся грязная, выбралась все-таки из кучи змеиного мяса, прямо в лицо ей уперлась морда другого огнедышащего коня. Всадник на нем, полуистлевший, светящийся адским пламенем, смотрел на девушку и улыбался остатками губ. Яркое тавро из восьми стрел сияло сквозь его грудную клетку. Он что-то сжимал в руке.

Все произошло мгновенно: меч дернулся с огромной силой. Казакова даже подпрыгнула, выпростав руку вперед за рванувшим оружием. Резким броском острый, как лезвие бритвы, нефритовый меч справедливости вошел в грудь седока. Девушка выпустила рукоять, и клинок продолжил полет сам, пронзив клеймо в самую середину.

Никогда еще Мария Казакова не слышала такого душераздирающего крика. Он шел, казалось, сквозь реальность. И голос был похож на женский.

Уже мертвый, всадник выпустил свою ношу. К ногам коня упал сломанный костяной рожок на черной цепочке. Из него поднимался беловатый дым.

Белыми костями вокруг опали конь и всадник, синий адский огонь и их тут же превратил в пепел. Но за секунду до этого в яркой вспышке пламени Маша увидела лицо убитого: Кайно. Он плакал. А сквозь него проступала иная фигура – немолодая женщина с большими печальными глазами. Ее губы что-то прошептали. Что-то похожее на «Гузаль шали».

– Нет, нет, это не я! – завопила Маша. – Это меч, сам! Не я!

Маленькая рука Мэй легла ей на плечо. Сестра стояла, держа за хвост скулящее черное существо, похожее на кучу тряпья. Это поскуливание стало последней каплей: резко ушли у Маши все силы, задрожали и подкосились ноги, и сама она заплакала, как потерявшийся малыш.

– Тише, тише, девочка, – попыталась утешить ее Мэй, – ты не знаешь, что сделала – и хорошо! Даже лучше, что не знаешь. Прими себя как носителя возмездия, положись на силу нефритового меча справедливости.

– Да забери ты свою каменную оглоблю! – размазывая слезы по лицу, вскричала Казакова, – забери. Я за милость вообще, она превыше, говорят!

Темное существо присело между изрубленной горой мангуса и пеплом Кайно и взвыло тонко, пронзительно. Оно рыдало, как могло, раскачиваясь из стороны в сторону, дергаясь от боли, но не сдерживая горя. Ведьма точно знала, кто лежал перед ней, кого она потеряла.

– Он, он же спас меня, – тыча в гору пепла, задыхалась от слез Маша, – он с чудищем что-то сделал, а я… а меч… а ты – справедливость…

– Он… – но Мэй не решилась сказать, кто этот «он» для них с Казаковой. Женщина подняла каменный меч и взвалила его себе на плечи. Никогда он еще не казался ей таким тяжелым. – Клянись самой страшной клятвой, ведьма, что не тронешь путников в степи еще тысячу лет, помня милость. А иначе я приду вершить справедливость этим мечом, – обернулась она внезапно к скулившей шулмас. Косматая черная ведьма поклялась, высунув красный слюнявый язык, и Мэй резким ударом меча отрубила ей хвост на затылке. – Иди к своему младенцу, шулмас. Он уже вопит, наверное, без матери. А мы, сестра, пойдем на солончак, тут до озера недалеко осталось.

Все побережье словно кружево. Прозрачная сине-зеленая вода, белая соль. Соль – как лед… И солнце в глаза!

Наверное, все это прекрасно смотрелось бы с высоты птичьего полета… или вон с той оранжевой в утреннем свете горы. Хотя какая это гора? Маша хмыкнула: «Видали мы горы и повыше!»

Облизнула губы. Соль. Снова.

Остро захотелось пить. И еще – побыстрей выбраться отсюда. Куда-нибудь.

Одежда была мокрой, тяжелой и тоже соленой. Она с ужасом представила, во что ее многострадальные тряпочки превратятся, когда высохнут. Сохранится для предъявления в редакцию от истории с давснами разве что просоленый кусок вышивки с подола. Поблекший, грязный, хрупкий, рассыпающийся в руках, жесткий. Вообще непохожий на ткань. Трогать будет неприятно. А одежда на теле встанет колом и будет царапать, как наждак. Это непременно скоро случится – солнце уже взобралось довольно высоко по небосклону.

Казакова, не настроенная романтически, ругнулась про себя и медленно побрела туда, где соляное кружево заканчивалось, встречаясь с рыжим берегом. Она и рада была бы поторопиться, но красивые соленые корочки, тяжелая вода и белые от соли булыганы не давали шанса увеличить скорость.

«Интересно, где-нибудь в мире осталось место, в котором не было бы соли?» – Подумала, что просолилась за эти двое суток так, что супы можно теперь всю жизнь недосаливать. И, похоже, легкие она тоже на сто лет вперед укрепила солеными купаниями. На моря можно больше не ездить. А вот выспаться бы! И чтобы соль не снилась…

Маша уже добралась до пологого склона первого из группы холмов, и даже присмотрела себе для отдыха плоский и удобный камень, как вдруг услышала приглушенные расстоянием выстрелы. Один, затем второй, затем еще.

На всякий случай присела за камнем, но опасные звуки не повторились. Выглянула. Никого не видно. Пустое побережье немного успокоило.