Василий Горъ - Щит

Видимо, намек оказался более чем понятным, так как Тимор отдернул руку, коснувшуюся рукояти кинжала, и, уставившись в глаза Рендаллу, преданно захлопал ресницами!

— Доброй ночи, мой дорогой друг! — радушно заулыбался Первый министр. Старательно делая вид, что не замечает самоуправства своих вассалов. — Прошу прощения за такой поздний визит!

Хозяин имения дернулся, чтобы поклониться, и выпрямился. Видимо, почувствовав, что поклон с кляпом во рту будет смотреться странновато.

— Увы, мое появление вызвано не потребностью души, а государственной необходимостью, — продолжил граф. И нахмурил брови, чтобы стереть улыбку, появившуюся на лице Болта. — По имеющейся у меня информации, ваша голубятня используется соглядатаями нескольких сопредельных королевств для передачи сообщений в их тайные службы.

Пустобрех вытаращил глаза и отрицательно замотал головой.

«Не может быть?» — мысленно перевел Грасс. И грустно улыбнулся:

— Может, мой дорогой друг, еще как может: я только что общался с вашим голубятником и был вынужден его арестовать.

Барон гордо вскинул голову, развернул плечи и снова съежился. Скорее всего, сообразив, что его возмущение может быть расценено как попытка прикрыть соучастника.

Такое благоразумие надо было поощрить. И Грасс, выждав несколько мгновений, повелительно пошевелил пальцами.

Болт понял — и легким движением руки выдернул кляп изо рта хозяина поместья.

— Спасибо, ваша светлость, — пошевелив затекшей челюстью, выдохнул Пустобрех. — Неужели это правда?

— Увы, мой друг, увы! Милый юноша, только что покинувший голубятню, не устоял перед соблазном. И пошел на поводу у врагов нашего короля.

— Ваша светлость, я… — начал было барон, но наткнулся на предупреждающий взгляд Грасса и благоразумно затих.

— Лучшее, что вы можете сделать для Вейнара и короны, — это никому и ничего не говорить! Ну, и еще отправить куда подальше всех тех, кто в курсе моего визита.

— Я сделаю все, как вы сказали, — торопливо закивал Тимор. — Простите, а его величество в курсе того, что…

Договорить барон не успел — за его спиной скрипнула дверь, и на голубятню влетел запыхавшийся десятник Витич:

— Ваша светлость! Вам надо срочно ехать в королевскую тюрьму…

В свете факела, зажатого в руке одного из стражников, лицо мэтра Учера выглядело пепельно-серым и каким-то мертвым. А во взгляде явственно читалась растерянность напополам с ужасом.

— Ваша светлость, как вы и приказали, я довел ваши распоряжения до всего караула, — затараторил он еще до того, как Рендалл выбрался из кареты. — Увы, все пошло не так, как вы планировали.

— Что-то с баронессой?! — холодея от страха, спросил Грасс, скользнул вплотную к мэтру Учеру и с большим трудом сдержал желание вцепиться в отвороты воротника его роскошного бархатного камзола.

Начальник тюрьмы перепуганно отшатнулся, сглотнул, опустил взгляд и… кивнул:

— Д-да… Она — ж-жива… Но…

— Рассказывай, — справившись со своими эмоциями, приказал граф.

Мэтр Учер судорожно кивнул, смахнул со лба капельки пота и еле слышно пробормотал:

— Поднимаясь по лестнице, Кулак… э-э-э… простите, ваша светлость, тюремщик Двоня услышал какой-то подозрительный шум, заглянул в коридор и увидел распахнутые двери двух камер… Как вы, наверное, знаете, открывать одновременно более одной строго-настро…

— Знаю! Дальше!!!

— Простите, отвлекся, ваша светлость! — залепетал насмерть перепуганный мужчина и, сообразив, что опять тянет время, вжал голову в плечи: — Поняв, что там что-то произошло, Кулак, конечно же, побежал за стражниками. Узнав о происшествии, командир поисковой группы десятник Заддар Жаба обеспечил… э-э-э… простите, ваша светлость, это к делу не относится… В общем, ворвавшись в коридор, стражники обнаружили изуродованный труп тюремщика Зиги…

— Что с леди Мэйнарией?! — заорал Грасс.

— Она — в камере Бездушного! — дернувшись, как от удара, воскликнул мэтр Учер. — В изорванном платье. С разбитым лицом… И-и-и… в крови. Увы, дверь закрыта изнутри… Открыть ее быстро — не получится. А медленно — нет смысла: Нелюдь зол, как Двуликий. Прикрывается баронессой д’Атерн… И… угрожает ее задушить, если мы не доставим к нему вас.

… — А потом я зажму твою десницу в «Лютне» и начну крутить воротки. Медленно-медленно! Так, чтобы ты чувствовал, как выгибаются и трещат кости твоих пальцев. Полтора десятка воротков. Полтора десятка тоненьких и таких непрочных косточек. И — тьма времени для получения удовольствия. Ты только представь: я буду ломать их по очереди, не торопясь. Чтобы ты мог ощутить все оттенки испытываемых при этом ощущений. А когда лопнет последняя, закреплю воротки специальным штырьком и пробегусь по «струнам». Ты когда-нибудь слышал, как трутся друг о друга сломанные кости? Ощущал, как это больно? Нет? Так вот, «Лютня» позволяет тереть все три десятка обломков одновременно. Или по очереди. И дает возможность палачу наигрывать о-о-очень красивые мелодии…

Если бы не рука Крома, сжимающая мое горло, то, представив себе ощущения, которые он должен был испытывать во время такой пытки, я бы, наверное, испугалась. А так — просто закрыла глаза и растворилась в тепле шершавых, но на удивление нежных пальцев. И выбросила из головы мысли о том, что ждет моего майягарда в том случае, если граф Грасс проигнорирует его ультиматум.

Несколько долгих-предолгих мгновений мне было безумно хорошо: не болели разбитые губы, не ныла грудь, не тянуло затылок. И почти не трясло от пережитого страха.

Увы, насладиться этим состоянием мне не дали — не прошло и минуты, как я услышала набившую оскомину фразу:

— Может, все-таки отпустишь? Неужели тебе не понятно, что графу нет дела ни до тебя, ни до ее милости?

«Сейчас начнут рассказывать о том, что сопротивление бессмысленно, что заложница из числа заключенных — это все равно что гиря для утопающего и что когда им надоест ждать, они пристрелят и его и меня…» — раздраженно подумала я и осторожно прикоснулась языком к внутренней поверхности верхней губы.

М-да… Кровить она не перестала. Ну и распухла так, что со стороны, наверное, выглядела, как кусок опары [69] Опара — забродившее тесто с дрожжами или закваской. . Если, конечно, бывает опара, щедро политая кровью из расквашенного носа.

«Да и в остальном я выгляжу не лучше… — скосив взгляд на обрывок нижней юбки, обмотанный вокруг груди, мрачно подумала я. — Не баронесса, а нищенка какая-то, Двуликий меня забери…»

Видимо, последняя фраза чем-то расстроила Бога-Отступника, так как буквально через пару ударов сердца ко мне вернулась боль: сначала запульсировала только губа, потом заныл затылок, стараниями тюремщика лишившийся пряди волос, потом защипало чуть было не оторванное им же ухо.