Вячеслав Шалыгин - Хаоспатрон

Грохочущие грязевые фонтаны поначалу лупили невысоко, но, залив нижние ступени пирамиды, они начали закручиваться в вихри, которые добивали уже и до средних ярусов. По мере ускорения вращения струи поднимались все выше и очень скоро добили до самой вершины призрачного мавзолея. Грязь потекла по ступеням, налипая на них и делая «бриллиантовый мавзолей» вполне материальным, а заодно маскируя свечение.

Процесс шел неспешно, поэтому темнело на поляне не сразу, постепенно. В угасающем свете морпехи видели, что тела и погибших, и еще живых лазутчиков, застрявших на перешейке между оврагом и люками, начали рассыпаться в пыль, которую мгновенно притянули, подхватили и тоже швырнули в сторону пирамиды мощные струи-вихри.

Люся вновь оказалась права. Из поспешивших к Объекту лазутчиков не уцелел никто.

Когда мавзолей окончательно стал материальным и свечение исчезло под толщей наслоений, заслонки люков резко сомкнулись, остатки струй-вихрей с грохотом рухнули на землю, потоки «лишней» грязи стекли в овраг, и вскоре наступила полная тишина, как перед ливнем или перед рассветом. Правда, тишина эта была обманчивой. Просто от грохота грязевых лавин все временно оглохли.

Андрей вновь обернулся к Люсе. Кроме ложной тишины на долину и склоны опустилась вполне натуральная темнота, но Лунев сумел рассмотреть очертания девушки. Люся тоже обернулась и покачала головой.

– Подходить рано, надо ждать третьего знака.

Эти слова Андрей расслышал без проблем, хотя сказала это Люся негромко. Или не сказала? Опять гипноз? Но ведь уже выяснилось, что на Лунева он не действует. В чем же фокус?

– Какой третий знак? – Андрей задал вопрос вслух, слабо представляя себе, насколько громко он это сделал.

– Ты увидишь.

– В темноте?

Люся указала на овраг, и Андрей понял, что темнота скоро вновь отступит. Где-то в глубине окружившего пирамиду оврага медленно разгоралось очередное свечение. На этот раз красноватое. Новая подсветка преобразила пирамиду и окружающую местность, превратив все вокруг в адский пейзаж. Грязь на нижних ступенях пирамиды по-прежнему двигалась, а на верхних ярусах уже затвердела, кое-где ровным слоем, а местами комьями, но при этом не изменила цвета, как бывает обычно с подсохшей грязью. По всей поверхности пирамиды она оставалась черной, с багровым отливом, который обеспечивало свечение из оврага.

– Теперь точно мавзолей, – заметил Прохоров громче, чем требовалось.

– Орать необязательно, – вдруг заявил кто-то за спиной у сержанта. – Не на первомайской демонстрации.

Морпехи резко обернулись, вскинули оружие, но тут же его опустили. Позади Прохорова на корточках сидел майор Фролов. Он разглядывал пирамиду, но периодически косился на Люсю и Лунева. В неверном красном свете было трудно разглядеть выражение лица майора, но, судя по интонациям, Фролов был чем-то недоволен. Тем, что Люся и Андрей залегли слишком близко друг к другу? Почему-то первой мыслью Лунева стала именно эта, а как давно известно, первая мысль всегда верная.

– Женя, – Люся поднялась и переместилась поближе к майору. – Ты нашел вход?

– Даже два, – Фролов кивнул. – Но до второго сто метров по минному полю.

Майор указал на знакомую Луневу и Люсе пальму на краю оврага.

– Там опасно, – заметила Люся. – Можно упасть.

– Даже нужно упасть, – Фролов усмехнулся. – Очень хитро все устроено и замаскировано. Но нам не пригодится, поэтому детали позже. Подъем, бойцы, отходим к первому входу.

– А где? – поинтересовался Купер.

– Там, где ты воду набирал, – майор поднялся. – Я все думал, увидишь – не увидишь. Нет, прошел в двух шагах и не заметил, раззява. За мной, воины.

К роднику бойцы пришли через минуту, а еще через две минуты они совместными усилиями, очистив от веток, листвы и грязи, сдвинули в сторону тяжеленный люк, диаметром с обычный канализационный, только втрое толще.

Как Игорь и обещал, найти Бондаренко оказалось несложно. И поговорить режиссер согласился сразу, едва увидел, что Вадима сопровождает Гаврилов. А уж когда Фролов представился, у Федора Сергеевича на лице появилось выражение крайней заинтересованности, на грани любопытства. Может быть, режиссерский нюх уловил запах интересного сюжета? Так или иначе, Бондаренко внимательно выслушал краткое вступление Фролова и уточнения Гаврилова, а затем охотно ответил на все вопросы. Правда, он все-таки обозначил свою принадлежность к творческой среде, сделав пространное вступление:

– Жизнь коротка, Вадим Евгеньевич. Нам кажется, что она состоит из долгих лет, а на самом деле жизнь – это яркие, но короткие дни и ночи, две-три в году и это если повезет. Лишь они откладываются в памяти и составляют жизнь. Именно так, а не наоборот: откладываются и потому составляют. Ведь жизнь – это, в первую очередь, набор воспоминаний. Судите сами: будущего нет, настоящее – неуловимый миг, поэтому реально лишь прошлое. А оно живет в памяти, где откладываются лишь самые яркие моменты жизни. Вот и замыкается круг, вот и получается, что жизнь наша состоит из воспоминаний о неполной сотне счастливых моментов, которые длились от силы сутки каждый. Или о двух-трех десятках таких моментов. А у кого-то о двух-трех в принципе. Ведь в памяти откладываются только хорошие эпизоды, на которые везет далеко не всем.

– Вам везло?

– Скорее да, чем нет. Мне до сих пор везет на приятные воспоминания, но самыми яркими в жизни я считаю только три: когда рождались дети и когда в далеком восемьдесят четвертом мы выбрались из кошмарных джунглей Кампучии. Вид стоящего на рейде корабля и идущего к берегу катера запечатлелся в памяти навсегда. Так, как в тот момент, я не был счастлив никогда в жизни. Иногда мне кажется, что и в дни рождения детей я не был настолько счастлив.

– Понимаю вас, Федор Сергеевич, но нельзя ли перейти сразу к фактам, – вежливо, но настойчиво попросил Вадим. – В первую очередь, меня интересует все, что касается моего отца.

– Да, да, конечно, – с лица режиссера сползла романтическая маска, и он перешел к изложению фактов по интересующей Фролова теме.

К сожалению, его воспоминания не особенно помогли Фролову-младшему. Он ведь хотел восстановить детальную картину, а Федор помнил только то, что видел сам. Никакого разбора полетов после операции не было, и что в целом происходило на подступах к объекту, Бондаренко так и не узнал. Но кое-какие уточнения Купера все-таки оказались весьма полезными.

– Иди-ка сюда, баснописец, – выслушав Бондаренко-Купера, Вадим обернулся к Гаврилову и поманил его пальцем. – Как это понимать?

– Чего? – Гаврилов удивленно вытаращился на Вадима. – Я чего-то напутал, да?