Василий Горъ - Меченый

Не дождавшись ответа на свой вопрос, баронесса двумя пальцами приподняла прядь волос, лежащую на груди, и скривила губы:

– Ты бы не мог заказать бочку для омовений? А то я сама себе противна.

Когда из покоев ушел последний водонос, а я закрыл дверь на засов, леди Мэйнария выскользнула из спальни в одной нижней рубашке и опустила пальчик в бочку:

– У-у-у, какая горячая!!!

Я тут же уставился в окно:

– Попросить принести холодной?

– Нет, не надо… Кстати, Кром, ты не мог бы посидеть со мной, пока я буду мыться?

Забыв про приличия, я непонимающе уставился на нее, пытаясь понять, не случилось ли с ней по дороге из дворца что-то еще.

Увидев, как я на нее смотрю, баронесса густо покраснела и возмущенно зашипела:

– Ну, и о чем ты сейчас думаешь?

– О том, что по дороге из дворца вас кто-то испугал.

Леди Мэйнария пристально посмотрела на меня, потом вздохнула и… извинилась:

– Прости, пожалуйста! Я никак не могу привыкнуть к тому, что ты ведешь себя не так, как другие мужчины. Я хотела посоветоваться. А кроме тебя – не с кем. Ну… а мыться я буду долго.

Я кивнул, подошел к своему ложу и почесал затылок: ложиться при дворянке, пусть даже лицом к стене, было верхом неуважения. Садиться, впрочем, тоже. Поэтому я покосился на табурет и… повернулся лицом к стене.

– Лучше садись. Или, если хочешь, ложись… – неожиданно заявила баронесса: – Знаешь, я недавно поняла, что большинство правил поведения – это лишь способ продемонстрировать свое отношение к другому человеку. А если этот человек знает , как ты к нему относишься, нужда в некоторых из них пропадает…

Мысль была здравой. Поэтому я лег на покрывало лицом к стене и подложил руку под голову.

За спиной зашелестела ткань, потом раздался плеск и восторженный выдох:

– О-о-о, как здорово: вода – как парное молоко.

Я вздрогнул: слова леди Мэйнарии опять цепляли за душу и возвращали меня в прошлое…

– О-о-о, как здорово… – замерев по пояс в воде, простонала Ларка. – Вода – как парное молоко.

Я неторопливо стянул рубашку, потом штаны и, ежась, поплелся к озеру.

– Кро-о-ом, а ты не подашь мне мыльный корень? – повернувшись ко мне в пол-оборота, попросила сестричка. – А то я забыла…

Я кивнул, метнулся к Ларкиной котомке, вытащил из нее тряпицу с завернутыми в нее корнями и вприпрыжку понесся вниз по склону.

Тем временем сестра зачерпнула ладошками воду и вылила ее себе на грудь. Прозрачные струйки тут же рванулись вниз и, сорвавшись с торчащих в разные стороны сосков, превратились в маленький, но удивительно красивый водопад, чем-то похожий на Радужное Зеркало в верхнем течении Шары…

Сделав еще один шаг вперед, Ларка вдруг тряхнула головой, отчего ее огненно-рыжая грива на мгновение заслонила заходящее светило и запылала ослепительно-ярким огнем.

– Ларка, твои волосы – как пламя лесного пожара! – восхищенно выдохнул я. – Они горят ярче солнца!

– Угу… И конопушки – тоже, – сокрушенно вздохнула она.

– И что? Мне нравится!

Сестричка повернулась ко мне и грустно пожала плечами:

– Тебе – нравится, а всем остальным – нет…

– Тебе кажется! – усмехнулся я. – Если бы им не нравилось, то Граня Комель не стал бы набиваться мне в друзья, а Макрик Черноух не прокрадывался бы по утрам к нашему окну. И не подглядывал бы за тем, как ты одеваешься…

Ларка густо покраснела, зачем-то прикрыла рукой грудь и опустилась в воду по самую шею:

– Он подглядывает? Зачем?!

– Нравишься ты ему, – подражая Браззу-кузнецу, басом сказал я. – Он говорит, что ладная ты шибко. И что другой такой больше нет.

«Другой такой больше нет…» – мрачно повторил я. И тяжело вздохнул.

Видимо, услышав мой вздох, баронесса дернулась, так как часть воды из переполненной бочки выплеснулась на пол:

– Кро-о-ом?

– Да, ваша милость? – угрюмо отозвался я.

– Я побеседовала с графом Грассом. Он сказал, что отца оговорили.

– И?

– Обещал помочь. Правда, не сразу – Вейнар на пороге большой войны, и у его светлости сейчас очень плохо со временем.

– Главное, что обещал: я слышал, что он человек слова…

– Так и есть, – уверенно сказала баронесса, а потом почему-то вздохнула: – Но я хотела поговорить не об этом. Понимаешь, в роду д’Атерн не осталось ни одного мужчины. Значит, согласно вассальному договору, о моем будущем должен будет позаботиться его величество. Или человек, которого он назначит моим опекуном.

– И что?

– Узнав, что граф Грасс жив, я надеялась, что смогу уговорить его величество назначить опекуном его. А он… он даже не поинтересовался, где я остановилась и есть ли у меня деньги, чтобы заплатить за ночлег и за еду.

Выговорившись, баронесса выбралась из бочки, кое-как высушила волосы и ушла спать. А я, закрыв глаза, вдруг ощутил, что вот-вот потеряю свою душу во второй раз. И попытался найти успокоение в прошлом.

Вернуться в храм удалось без труда: стоило мне закрыть глаза и пробормотать вбитую в подсознание песню [148]сосредоточения внимания, как перед глазами появилось лицо брата Арла. И статуя Двуликого, возвышающаяся над его головой:

– Ты солгал. Дважды! Первый раз – когда сказал, что пробрался в замок Тьюваров один. Второй – когда описывал, где и как прятался от погони. Спрашивать дальше нет смысла: Бог-Отступник не приемлет лжи ни в каком виде. И не помогает тем, кто приходит к нему с камнем за пазухой.

Я потряс головой, пытаясь отогнать остатки липкого сна, и непонимающе посмотрел на него:

– Не понял? Я – спал!!!

– Ты спал… – согласился жрец. – А я смотрел твое прошлое. Оказалось, что оно не совпадает с тем, что ты мне рассказывал. Поэтому можешь идти, куда хочешь. Где выход – знаешь.

Я зевнул, потер глаза кулаком… и вдруг понял, ЧТО он только что сказал!

Сон слетел сразу:

– Путь у меня один. И он начинается здесь…

Брат Арл бесстрастно пожал плечами:

– Повторяю в последний раз – Двуликий не приемлет лжи. Вообще. Поэтому твой Путь уже закончился. Даже не успев начаться.

Пальцы сжались в кулаки, а по спине потекли капельки холодного пота:

– Мне нужно Посмертие, которое может даровать только Бог-Отступник. Поэтому я никуда не уйду.

Жрец усмехнулся, взял со стула мой налокотник, выдернул из него стальной прут и без особого напряжения завязал его узлом:

– Двуликий дал мне не только умение видеть правду, но и… прозревать будущее тех, кто способен пройти его Путь.

– И что, я не способен? – холодея от ужаса, спросил я.

Жрец выпрямил прут, вставил его на место, а потом посмотрел на меня. Почему-то с сочувствием: