Никита Баранов - Сумеречный Фронтир

Этот источник шума в виде громадного человека даже не удосужился извиниться. Он, горделиво выпрямив спину, отчего стал казаться ещё выше, решил бросить на меня насмешливый взгляд исподлобья. Слегка повернув голову в мою сторону и улыбнувшись лишь уголком губ, он начал говорить, наверняка что-то очень обидное и едкое, но вдруг оборвался на полуслове и уставился на меня как на покойника. Несколько секунд громадина меня осматривал, после чего взглянул прямо в глаза и низко и раскатисто произнёс лишь одно слово:

– Клод?

Я впал в ступор. Откуда он может меня знать? Может быть он…

И тут я понял. За густой растительностью на лице и мощными мускулами я не узнал в этом задире своего собственного старшего брата, которого не видел уже по меньшей мере двенадцать лет.

– Гром?!

– Именно так, братишка, – усмехнулся Громмер. – Ты что ж это, тоже собрался крошить черепа варварам?

Так как мой брат и я тормозили очередь, по толпе прошлось некоторое вполне ощутимое волнение. Но перечить никто по понятным причинам не стал. Лишь один из офицеров произнёс усталым голосом:

– Граждане, выясняйте своё родство в другом месте. У нас тут, мать её, война началась, дело срочное и важное.

– Да, я тоже решил записаться рекрутом, – кивнул я Грому, гордо подняв подбородок.

Громмер ещё несколько секунд смотрел на меня, довольно ухмыляясь, после чего обхватил меня за плечи, одним движением подвёл к столу и сказал:

– Клод и Громмер Веллеры, записывайте нас в один отряд.

Честно говоря, я не знал, что ответить. Я чувствовал на себе десятки, если не сотни, взглядов собравшихся на площади людей, и мне было как-то не по себе. Да и крепкая рука Грома, по-братски обнимающая меня за плечо, не очень располагала к здравому мышлению. Пока я размышлял и пытался сообразить, что мне сделать, усатый одноногий офицер со шрамом, проходящим через всё лицо, успел записать нас обоих, после чего поставил на документе печать, свой автограф и протянул бумагу остальным своим коллегам для повторения процедуры.

– Добро пожаловать в армию, – лениво козырнул одноногий офицер, протянул нам вернувшийся к нему документ, после чего молча указал на вход в здание театра.

За меня теперь решал Гром. Он, всё ещё держа на моём плече свою руку, спешно повёл меня ко входу. Мы прошли через высокий арочный проём, где раньше стояли зазывалы на представления, а теперь красовались королевские гвардейцы в латных доспехах и с полным вооружением. В главном зале театра было довольно людно. В просторном круглом помещении народу оказалось не меньше чем на площади. По периферии зала стояли новые столы с офицерами, но на этот раз нам предстояло выбирать, куда именно мы желаем записаться. Судя по оповещениям, мы могли пойти служить в пехоту, конницу, в армию снабжения, даже во флот. Разумеется, если я ни разу в жизни не ступал на борт галеры, то никто меня матросом не возьмёт, но сам факт выбора своей военной направленности меня очень воодушевил. Хоть и не изменил моё первоначальное решение пойти в пехотинцы.

– Как ты здесь оказался? – спросил я у Грома. – Ты ведь…

– В темнице? – брат усмехнулся. – Нет, малыш Клоди, как видишь – меня там нет. Я здесь. Иду, понимаешь, сражаться за своё королевство, которое очень люблю.

Зная своего брата, я бросил на него укоризненный взгляд и спросил:

– Давно ты сбежал? Отец знает?

– Обижаешь! Я не сбегал, клянусь богами. Мне… предложили выбор.

Хоть Громмер и был старше меня почти на два года, в семинарию нас отдали одновременно. Мы оба ходили на занятия, помогали друг другу с заданиями, учились, набирались знаний и опыта. Только, в отличие от меня, Грому это очень быстро наскучило, и к двенадцати годам он сбежал из дома, связавшись с дурной компанией. Я периодически встречал его на улицах нашего города, но как я ни пытался его уговорить вернуться, воля его была непреклонна. Он воровал у прохожих, избивал других детей и грабил их, рано пристрастился к крепкому алкоголю и некоторым другим изменяющим сознание веществам. В шестнадцать лет мой брат угодил за решётку за пьяное ограбление магазина разных мелочей. Гром пробыл в заточении почти четыре года, пока его не выпустили за "примерное" поведение. От безысходности он вернулся домой, но мать его с треском выгнала за порог, даже не посовещавшись со мной и отцом; таким образом, я даже не успел с ним повидаться после его длительного заточения.

И вот, с тех пор мне не удавалось выяснить о нём хоть какую-нибудь информацию. Поговаривали, что Гром снова сел за очередной грабёж, и на этот раз надолго. Кто-то видел его бродяжничающим в пригороде, но это не точно.

– Расскажи, что с тобой произошло, – попросил я брата.

– Это не самая интересная история, – Гром протянул к моему лицу свободную руку, что не лежала на моём плече, и только сейчас я заметил, что его правая кисть отсутствует, а на её месте красуется довольно мрачного вида заржавевший мясной крюк. – Вот так, братишка, меня наказали за то, что я, будучи умирающим от голода, схватил со стола какого-то вельможи в таверне копчёную рыбину. Когда наша с тобой мамаша вышвырнула меня, сказав, что я, мол, обесчестил всю семью, мне пришлось нелегко. Я честно старался вести себя прилично, но иногда голод толкал меня на скверные поступки. И тут пришло, значит, спасение: за мелкое воровство меня сослали долбить киркой эти долбаные камни на руднике. А я и не против – у меня появилась крыша над головой, достаточно еды и какое-никакое занятие, не дающее заскучать моим чреслам. С одной-то рукой, конечно, копать было тяжело, но вполне реально. И вот, значит, поссорился я несколько дней назад с одним рудокопом. Ну, слово за слово, он на меня набросился с заточкой, полоснул несколько раз по бедру, я и озверел на месте. Схватил его за череп и ка-а-ак вмажу его в стену!

– Ты его убил?..

– А то! Ошмётки мозгов разлетелись по всему бараку. Было весело, знаешь. Но только поначалу, потому что уже через десять минут стражники меня заковали и привели к начальнику. Тот со мной спокойно поговорил, послушал мою версию, после чего сказал, что мне грозит виселица, и он ничего не может с этим поделать. Предупредил, что на следующий день меня будут конвоировать на эшафот. Также начальник сказал, что кандалы нынче делают скверные, а если какой-то заключённый вдруг сбежит из-под конвоя, вряд ли его будут так рьяно искать.

– То есть, твой начальник почти прямым текстом предложил тебе сбежать?

– Именно так, – кивнул Гром. – Я ему в своё время сильно помог с… э-э… одним дельцем, так что он таким образом вернул мне долг. И да, я же не дурак! Знаю, что надо бежать не просто из предместий или самого города, а надо рвать когти за границу. А тут – на тебе! – война на пороге. Вот я, знаешь, и решил, что пожру как следует за счёт государства, получу дармовое шмотьё, оружие, а потом сбегу, пока нас будут везти на фронт. Как тебе идейка, а?