Александр Козырев - Темный круг. Наследие Вассар

Черан собирался с духом, чтобы сказать про руку, тот уже натянул на изуродованное лицо повязку и растворился в сумерках.

– Молись своим богам, что Сул-Ур выбрал не тебя, а одного из тех, чьи кости давно покоятся под землей, – услышал он голос краста уже из темноты.

«Оставался бы ты на своем острове, падаль безносая», – выругался про себя Черан и, устроившись между выступающих из земли кривых корней дуба, натянул на себя накидку.

Дружинник князя пытался отговорить его от похода и намекнул о странных гостях. Тогда Черан и представить себе не мог, что этими гостями окажутся красты – безносое проклятье рода человеческого, отрекшиеся от собственных корней, посвятившие жизнь служению Сул-Уру. И всё ради чего? Ради возможности быть незаметными для несыти? С ним пошли только трое, Черан не знал, куда подевались остальные.

Ночь была темной и теплой. Шелест листвы убаюкивал обострившийся слух Черана, погружая его в смутные видения. Липкая, вязкая дрема постепенно охватила его, но ему казалось, что он чувствует и слышит происходящее вокруг. Как он снова оказался у ворот некрополя? Лазутчик вскинул голову, потом завозился, устраиваясь поудобнее, где-то на полпути из не оставляющего его полузабытья удивившись произошедшей перемене: тяжелые деревянные створки ворот покоятся в массивных кованых петлях, – и провалился в сон. Он видел, как дрогнули ворота, как распахнулись створки, снимаясь с петель, рассыпаясь в пыль, тут же подхваченную ветром. Пыль черным облаком то взмывала вверх, то оседала вниз, то обволакивала его, и вот сотворилось, соткалось нечто, унеслось от Черана вдаль. Нет, навстречу… И вот оно уже почти рядом: желтый череп несет взбесившимся ветром… И уж не ветер ли это: «Чччччеррррран»? Зовет. Тело не слушается. Ветер свистит, колотясь, вырываясь как будто уже изнутри самого Черана. Он почувствовал дикую боль в глазах, схватился руками за голову. Что-то снова обожгло предплечье, полоснуло, словно ножом. Криком вырвал себя из сна и тут же занырнул обратно. Пришлось бежать по старому тракту, подчиняясь насланному кошмару.

Один из дозорных, завидев выдвигающийся из города отряд, долго пытался растормошить командира. Черан очнулся с трудом, замер, вслушиваясь в накрапывающий дождь, не сразу поняв, кто он, где он и что пытается сказать ему дозорный. Когда пришел в себя, отдал приказ укрыться в катакомбах.

Голос из кошмара по-прежнему преследовал его, нестерпимо громкий и пронзительный, болью отдавался в ушах, отражаясь от неровных стен городских подземелий. Предплечье жгло. Он на ходу распахнул рубаху, сдернул рукав и уставился на белесый отпечаток, слегка светившийся на коже. Не заметил, как скривился в ухмылке кравшийся за ним краст, когда он, спохватившись, нервно укутал руку, пряча от посторонних глаз появившуюся на ней метку.

После нескольких часов блуждания в темноте отряд нашел большую залу в глубине туннелей. И только когда зажглись костры, озарив подземелье неясным светом и согрев теплом, пришло успокоение. Боль, наконец, отпустила Черана, изрядно притупив и прочие чувства.

Приказ он выполнил: мрачная долина и Инистый лес позади, над ними – Вартияр. Его дело – ждать дальнейших указаний. Когда это случится и кто передаст указания, об этом Черан не должен думать: на службе у князя лишних вопросов не задают.

Черан взглянул на руку: похожая на паука метка суггиша медленно оплетала ее черной паутиной.

Через Вартияр тянулся широкий северный тракт. Город лежал почти на самом краю объединенного княжества Кьянк, оберегая земли от набегов свирепых северных князей, так и не смирившихся со своим положением и время от времени поднимавших головы. Зажатый краем вытянутого глубоко на северо-запад горного хребта, носящего название Парящие горы из-за неприступной высоты и частых, застревающих между вершинами облаков, и непроходимым Инистым лесом с севера и востока, он закрывал собой единственный свободный проход на юг и служил перевалочным пунктом для караванов торговцев, отваживавшихся войти в долину.

Возле восточной стены, окруженный невысокими зданиями, расположился трактир. Он был не единственным в городе, но самым известным среди приезжих торговцев: не побывать у Пирита, не переночевать в маленьких уютных комнатках, не выпить темного пива, сваренного радушным хозяином, считалось почти непростительной глупостью.

Пирит, владелец трактира, был человеком солидным, знающим, когда возвращаются караваны с севера, когда приходят товары с юга, он помнил имена всех торговцев и воинов, их сопровождавших. Трактирщик прекрасно ладил с местным градоправителем Лодином Харрасом, который иногда наведывался в заведение в компании своих верных сотенных, а в последнее время все чаще с примием Вейдой Легуром, что командовал большим северным гарнизоном Храна.

У Пирита был молодой помощник Дан. Он появился у него еще совсем ребенком. Закоренелый холостяк трактирщик всем рассказывал, что это сын его дальней родственницы, умершей при родах в деревне, и, чтобы не отдавать мальчонку в чужие люди, он, как единственный состоятельный родственник, взял его на воспитание. Деньше – так обычно называл юношу Пирит, а за ним и все остальные – исполнилось уже шестнадцать лет. Смышленый и расторопный, он с утра до ночи носился по трактиру и городу, выполняя множество мелких поручений, успевал помогать на кухне, а при случае и накрывать столы для важных гостей.

В свободное время Деньша торопился к черно-белой башне. Он любил слушать истории о битвах с суровыми северянами, о столкновениях с несытью и некромантами, о страхах северной долины, которые в редкий вольный час рассказывали воины из отряда градоправителя. Быть одним из них было его заветной, но – увы! – пока неосуществимой мечтой. Сам Лодин Харрас и его сотенный Пяст, к которому Деньша привязался со всем юношеским пылом, вызывали у него восхищение. Вообще-то настоящее имя сотенного было Айрин, Пястом его прозвали еще во времена его юности за могучую силу в руках, так с тех пор прозвище к нему и прилипло, да и он сам охотно на него откликался.

Пару лет назад Деньша с позволения Пирита попросил сотенного обучить его владению мечом. Тот поначалу ничего не ответил, но присутствовать на тренировках своих воинов не запретил. А спустя месяц вручил парню тяжелый колун, пояснив, что меч могут удержать только сильные руки.

Уже через неделю стараний ладони Деньши стерлись в кровь и непрестанно болели, но он упорно продолжал упражнения с топором, пока руки не окрепли, а нежная кожа не огрубела.

То, что Пяст со временем самолично начал обучать его, казалось Деньше самой большой удачей в жизни. Он хорошо помнил свой самый первый бой с учителем. Мало того, что он его проиграл практически сразу, еще и чуть было не расстался с рукой. Клинок Пяста с резким шипением врезался ему в наплечник, толкнув с такой силой, что незадачливый юноша пролетел несколько метров, перекатываясь с ног на голову, спиной врезавшись в хлипкую изгородь, – от удара она частью обвалилась, и ее пришлось восстанавливать. С тех пор Деньша избегал попадаться под удары Пяста, – он старательно нырял, уклонялся и пятился, открыто принимал их только в том случае, если был уверен в крепости своей руки.