Ник Перумов - Земля без радости

По залитой кровью траве смертного поля шли семеро. Четверо мужчин и три женщины. Все были измучены, мужчины вдобавок изранены. Они не знали, кто бился здесь, в этой реальности, чьи рати сошлись на поле брани и кто победил. Они оказались здесь случайно.

– По-моему, это Белоста, – нарушил тягостное молчание один, высокий и светловолосый, со странными белыми глазами без зрачков. Они казались заполненными чистым белым пламенем. Грудь у мужчины была разворочена, и непонятно было, как он ухитряется идти с такими ранами как ни в чём не бывало.

– Белоста… – эхом откликнулся низкорослый, смуглокожий крепыш. – Ты прав, брат. Это она. Я узнал…

– Мир демонов, – низким, грудным голосом произнесла молодая женщина, крепкая, коренастая, широкобёдрая. – Я бывала тут… и даже кое-что позаимствовала.

– А чья это идея – отправиться сюда? – вновь задал вопрос белоглазый.

– Похоже, мы все подумали в тот миг об одном и том же, – усмехнувшись, ответил смуглый.

– И стали… почти что людьми, – брезгливо проворчала женщина. Вторая спутница – тонкая, словно растущий побег, с копной непокорных соломенного цвета волос – по-прежнему хранила молчание.

– Это ничего, Ятана, – смуглолицый положил руку на плечо говорившей. – Могло быть гораздо хуже.

– Да и никакими людьми мы не стали, – вступил в разговор ещё один, высокий и черноволосый, с быстрыми, порывистыми, точно ветер, движениями, – разве ты не чувствуешь, сестра?

– Да, Ямбрен, людьми мы не стали, – подхватил огненноглазый. – И это внушает надежду.

– Красиво говоришь, брат Ямерт, – отозвался Ямбрен. – Тогда, помнится, ты не счёл нужным обратить внимание кое на что… и вот мы все здесь, и говорим словами, и принуждены идти, а не лететь, и для нас закрыт Астрал…

Вместо ответа Ямерт остановился и пристально взглянул на недальний холм, лысый и каменистый. Склоны тотчас же охватило бушующее пламя; ещё миг – и оно опало, повинуясь слабому движению брови хозяина.

– Не думай, будто меня убедят твои фокусы, братец, – тихо произнесла светловолосая спутница, на вид казавшаяся самой юной. – Хватит огня и крови. Я не участвовала в той войне и хочу вернуться.

Все остальные замерли, изумлённо уставившись на говорившую.

– Ты сошла с ума, Ялини, – медленно проговорила Ятана. – Вернуться – куда и кем? И, главное, под чью власть? Этих выскочек узурпаторов?

– Мне плевать на них! – резко бросила Ялини. – Пока вы стенали и охали, я попросила… кое-кого. И моя просьба была исполнена. Мне назначили испытание. Я ухожу. Ятана и вы, братья, прощайте! И если окажетесь по-настоящему мудры, вы не станете мстить.

– Что она такое несёт? – взорвался Ямбрен.

– Прощайте, – повторила Ялини. Шагнула вперёд, молитвенно вскинула руки и… растаяла в воздухе.

А на месте, где она только что стояла, прямо из разверзшейся бездонной пустоты насмешливо взглянули на ошеломлённую шестёрку два очень странных зеленоватых призрачных глаза – о четырёх зрачках каждый.

Стылая зимняя ночь. Хрустальные огоньки звёзд кажутся нацеленными в тебя злыми, несущими смерть оголовками стрел. Вдохнуть невозможно – мороз обжигает горло. Низко-низко над замершей, точно от страха, землёй мчатся подгоняемые незримыми бичами бешеных ветров обезумевшие, дикие тучи. Из распяленных, косматых тел опускаются вниз тёмные воронки-хоботы смерчей, будто облака жадно сосут из земли остатки с таким трудом сбережённого тепла.

Стылая зимняя ночь. Нет спасения ни в лесу, ни в поле, и даже огонь не защитит – напротив, предаст, подманив к твоему ночлегу неотвратимую Смерть. Всё живое, ещё оставшееся в этих краях, уже давно забилось в логовища – неважно, берлога ли это под корнями вывороченной сосны или обнесённый частоколом хутор. Кто не успел, того к утру не станет. Таков закон. Такова плата. С нею все согласны. А которые несогласны были… попытались когда-то, говорят, драпать на юг, да только все на Костяных холмах и сгинули. Собственно, с тех пор гряду и прозвали Костяной – черепа да рёбра до сих пор ветер по увалам катает. Никто не ушёл. Старуха-смерть своего не упустит.

Стены хором сотрясаются под напором ветра. Сотрясаются, несмотря на два слоя брёвен и торфяную подушку меж ними. По углам уже разлеглась изморозь, хотя в обеих печах и придверном очаге вовсю исходит синим огнем гномий горюч-камень, за немалую цену и с великим риском доставленный летним водным путём с гор Ар-ан-Ашпаранга. Дальние горницы и светлицы давно покинуты. Вся большая семья от мала до велика здесь, возле громадных печей. За перегородкой – скотина, ей тепло нужно не меньше. А коли падёт корова или, скажем, дойная лосиха, считай, половина ребятишек до весны не дотянет.

В просторной избе тихо. Только негромко позвякивают в лад струны на старом гареке в руках старика Фиорга. Один он умеет отогнать – пусть ненадолго! – гнетущую тоску этих ночных часов, когда снаружи вовсю ярится буря; а это значит, что Орда вновь вышла на большую охоту.

Фиорг начинает песню. Она тягуча и протяжна, эта песня, голос старика дребезжит и срывается, однако его все слушают, затаив дыхание. Он один умеет оживить гарек. А люди крепко помнят былое пророчество, что за немалые деньги изрёк проходивший мимо странствующий эльф-гадатель: «Доколе звучит гарек, дотоле стоять стенам Аргниста!»

Аргнист – это хозяин хутора. Сам он нездешний. Был когда-то сотником королевского войска, служил на юге, в самом зелёном Галене, где, болтают, море даже в лютовьютне не замерзает. А сюда попал, когда двинул его величество полки на Орду, думая покончить дело одним махом, да только и сам тут остался, и войско его почти всё здесь полегло. Аргнист уцелел чудом. А назад пробиться уже путей не было… Однако мужик оказался не из хилых – сумел к людям выйти, а потом и хозяйством обзавестись. Ну а за Защитником дело не стало…

Дверь скрипнула. Створка медленно отворилась, и из холодных, выстуженных сеней ворвался клуб пара. Через порог медленно перебиралась мохнатая шестиногая туша размером с пару самых здоровенных быков, туше поспешно уступили дорогу.

Защитник обессиленно вытянулся возле самого огня, протянув иззябшие щупальца и лапы к огню. Клешни прятались в меховых сумках по бокам и оттого не столь сильно страдали от холода. Большие лиловые глаза слезились, шерсть на черном носу превратилась в частокол жёстких сосулек. Он опрокинулся на спину, задрав вверх все шесть лап, и бабы по лёгкому знаку Аргниста тотчас потащили ушаты с горячей водой и чистые тряпки. Ежели Защитник себе лапы поморозит или там собьёт, хутору, считай, уже не жить.