Яанг Р. - Песок Пустоты. Проклятие древней крови

– К тому, что если ты сейчас же не оставишь его в покое, то я развернусь и пойду в трактир. А ты оставайся здесь и делай, что хочешь. Кто знает, может тебе уже и не девушки нужны, смотри как скрутил бедного паренька.

Хель резко выпустил его, да так, что тот еле устоял на ногах.

– Повтори, что ты сейчас сказала, – начал напирать он.

– То и сказала! Еще чего, думаешь я не знаю, как ты крутишь у меня за спиной с этой кривозубой Фелисс? За дуру меня держишь?! – заверещала девушка.

К счастью, юноша не расслышал их дальнейшей перепалки. Он со всех ног бросился бежать назад в деревню, скорее домой, к Падре, чтобы запереться и больше никогда оттуда не выходить. Мог бы он попробовать дать сдачи? Хель был немногим выше его и чуть шире в плечах, но юноша знал пару приемов, и попытайся он по-настоящему скинуть обидчика, то, возможно бы, у него бы это и получилось. Но что бы сказали потом люди? Что бы сказали все эти деревенские скоты, которые только и делают, что всячески унижают его и Падре? А как бы отреагировал магистериум? Все итак ополчились на учителя, когда тот решил взять себе в ученики шхуна, он стал для них почти что изгоем, отщепенцем. Не будь у Падре всех накопленных знаний, и не занимай он влиятельного положения среди остальных жрецов и членов Совета, его бы обязательно выгнали. Взять в ученики шхуна – на это способен только слабоумный или безумец.

С самого детства юноша знал, что он не такой как все. Хоть он и рос в общем приюте, ему строжайше запрещалось играть и даже разговаривать с другими детьми. Если бывало он нарушал какое-нибудь из этих или десятков других правил, его сильно били и грозились отрезать язык. Он не был немой с рождения, его таким сделали люди.

Шхуны не имеют права говорить, их рот осквернен, а их речь грязна, у них нет имен, также, как и нет возможности занять хоть какое-то достойное положение в обществе. Работа им частенько предоставляется самая скверная и почти неоплачиваемая. Взять в подмастерье шхуна, почти тоже самое, что завести себе раба. Выгребать навоз, чистить сапоги, мыть посуду, – это еще цветочки из того, что могут ему действительно предложить. Но чаще всего работы и вовсе нет. Остается только побираться на улицах или обращаться за помощью в Цитадель.

Он помнил, как Падре подошел к нему – высокий, в изумрудно зеленой мантии, жрец попросил посмотреть ему прямо в глаза. Мальчик так и не смог выполнить эту его странную просьбу, а после он узнал, что Падре берет его в ученики. Мальчик тогда сразу сбежал, и еще около недели прятался от стражей и магистериума. Сдала его какая-то кухарка, только еще и хорошенько наподдала ему в дорогу.

Жрец никогда не говорил с ним о причинах, по которым он решил взять к себе в обучение шхуна. Работу он предоставлял несложную, в основном разные дела по дому и поручения в городе, по типу «принеси-отдай». Падре также дал понять мальчику, что тот теперь его ученик, и все, что он сделает, будет теперь иметь большие последствия. Если шхун попробует вдруг сбежать, то его тут же сочтут предателем магистериума и, в лучшем случае, просто посадят в тюрьму. Жрец не раз получал письма от своих коллег и даже от членов Совета, которые подговаривали его взять в ученики более подходящую кандидатуру, но тот полностью игнорировал их.

– Я не смогу поведать тебе все те тайны, которые обычно передаются от жрецов к их ученикам, я дал обещание. Но, – Падре задумчиво посмотрел куда-то сквозь него. – Пожалуй, я смогу научить тебя кое чему другому. И я полагаю, что эти знания будут куда более важные.

Время шло, а учитель так и не спешил начинать свое обучение: да, общие знания юноши в естествознании, травологии, истории, алхимии и других областях постепенно улучшились, но все равно оставались на довольно поверхностном уровне. В общих чертах мальчик понял, что жрецы, это такие целители: они могут варить лекарственные зелья, делать мази, присыпки, также у них имеется очень много бумажной работы, ведь без официального разрешения магистериума почти ничего нельзя сделать. Но главным отличием жрецов от простых лекарей, является то, что они разбираются, в так называемой, «первородной энергии» и могут свободно пользоваться древними рунами и камнями, что как раз-таки и содержат в себе эту первородную силу. Но, тем не менее, юноша знал об этом так мало, что не придавал этому особого значения.

В доме горел свет, Падре, в его темной, довольно старой мантии, сидел за столом, склонившись за написанием очередного письма. Его рука плавно скользила по пергаменту, выписывая непонятные формулы. Заметив своего ученика, он сразу понял, что тут что-то не так, но от своего занятия он все же не оторвался.

Юноша тяжело дышал, от своего бессилия он был готов лезть на стену. Не дождавшись никакого приветствия со стороны Падре, он тут же подошел к нему и швырнул на стол полупустой кошель с сегодняшних продаж. Жрец тихонько отодвинул его в сторону и продолжил писать. На миг шхуна охватила такая злоба, что он захотел опрокинуть весь этот чертов стол и увидеть хоть какое-то выражение сочувствия на лице старика. Но вместо этого, он продолжал молча стоять, пытаясь подавить в себе бушующую злобу.

Вскоре Падре отложил чернильный карандаш, и, вполне удовлетворенный своим результатом, еще раз взглянул на исписанный листок перед собой.

– Мой мальчик, будь добр, подай мне конверт. Тот, что без печатей, – его голос прозвучал так громко в этом пустом доме.

Юноша резко развернулся к полкам, туда, где жрец хранил разные полезные мелочи. Там же находились и конверты: с печатью для магистериума, для короля, для близких друзей, и желтые, в чуть более грубой бумаге, которых было меньше всего. Парень положил конверт на стол, крепко прихлопнув его рукой.

Падре пришлось бы поочередно отрывать от стола пальцы своего ученика, чтобы заполучить этот злосчастный конверт. И, естественно, он не стал этого делать. Поднявшись со стула, он сам взял себе нужный экземпляр и вернулся обратно к своему рабочему месту. Юноша же продолжил стоять в этой нелепой позе, крепко прижимая бесполезную бумажку к столу.

Падре все не спешил. Он медленно запечатал письмо, потом обвил его бечевкой вместе со вторым, которое он приготовил заранее. Движения его были плавные, ловкие, ведь жрец проделывал этот нехитрый ритуал уже сотни, если не тысячи раз. Наконец, он обратил свое внимание на юношу.

– Для начала успокойся, присядь, – жрец вежливо пододвинул ему стул, в конце концов, тот, нехотя, сел. Некоторое время Падре молча наблюдал за своим учеником, он заметил ссадины у него на руке и на шее, да и в целом вид у него был довольно потрепанный. – Надеюсь ты не ввязался ни в какие неприятности?

Юноша с вызовом уставился на учителя.