Яанг Р. - Песок Пустоты. Проклятие древней крови

Внизу, у самого помоста, мужчину, истекающего кровью, встретил какой-то старик, возможно отец. Он тихонько взял его под руки и увел подальше от всего происходящего, слыша в свой адрес поздравления, а от некоторых и проклятия с пожеланиями скорой смерти.

– Отриньте свой гнев! – продолжал оратор, ожидая пока палач очистит свой кнут от остатков мяса и крови. – Боги хотят милосердия! И сегодня, в этот самый день, вторым прощеным будет этот ребенок. Эта заплутавшая во тьме душа.

– Он демон, а не ребенок!

– Таким как он прощать ничего нельзя!

– Шхуны заслуживают того, чтобы сидеть в тюрьме!

Толпа все кричала, пока беловолосому мальчишке высвобождали от оков руки и снимали рубашку, обнажая его тощую бледную спину, вдоль и поперек исписанную шрамами. Киган лишь поразился его выдержке и не желанием вести добропорядочный образ жизни в городе, где существуют столь суровые наказания.

– Мы все живые существа и все имеем право очиститься, – Кхатур обвел недовольным взглядом, собравшийся у помоста народ. – Наши традиции имеют тысячелетнюю историю, неужели вы думаете, что вправе поменять их? Или вы сомневаетесь в воле богов?

К удивлению Кигана, повсюду вновь воцарилась тишина, даже мелкие недовольства и возгласы, и те, тут же пропали. Кем бы не был этот краснолицый оратор, в Пилоре его уважали, а его слова считались за чистую монету. Некоторым жрецам было бы чему у него поучиться.

– Достопочтенный Кабул исполнит волю Богов. Три удара хлыстом для несчастной души ребенка. Откроем же сердца милосердию!

Каким огромным казался палач рядом с этим маленьким шхуном! Наверное, хватит и одного удара, чтобы переломать все его детские кости. Неужели Кабул будет бить в полную силу? Жрец и ранее видел, как наказывают поркой детей или детей-рабов: достаточно неприятное зрелище, особенно если для наказания используют двойной или тройной хлыст, который с трудом вытерпит даже взрослый человек, не то что ребенок.

Первый удар шхун вытерпел стойко, он лишь пискнул во время того, как хлыст коснулся его разгоряченной спины. Толпа внизу ликовала, всячески поддерживая могучего палача. Второй замах пролетел с еще большим свистом, и на этот раз из глаз мальчишки хлынули слезы, он побледнел, под стать своим волосам, но сознание не потерял. Третий и последний удар, пришелся уже по свежим ранам, то было больнее всего, но мальчишка и тут не закричал, только изо рта у него пошла странная зеленоватая пена.

– Все в порядке, малец? – наклонился к нему Кхатур, отдавая приказ своим стражникам принести чистых тряпок и воды, чтобы своевременно омыть спину.

Шхун кивнул, осторожно поднимаясь со скамьи и вытирая рот. К удивлению Кигана, шрамы на его спине так и не начали кровоточить, хотя кожа местами была разорвана так же сильно, как и у мужчины, что понес наказание до него.

– Демон, белый бескровный демон, – то и дело шептался народ, показывая на ребенка пальцем.

– Его душа очистилась! Так ступай же и обрети милосердие! – убедившись, что с мальчишкой все хорошо, Кхатур вновь принялся возносить молитвы Богам и благодарить всех собравшихся за терпение и проявленную доброту. – Вместе с душами грешников прощаются и наши незначительные грехи тоже, не забывайте об этом. Помните о всеобщем прощении!

Киган еще какое-то время смотрел вслед удаляющемуся шхуну. Его никто не встретил внизу, поэтому ребенок просто поковылял сквозь толпу, где уже почти никто не обращал на него никакого внимания. Он шел в своей грязной рубахе, на которой так и не появилось ни одного пятнышка крови.

– Что?! Вы не смеете!! – прервал его размышления дикий вопль с деревянного помоста в центре. – Жертва была принесена!! Моя душа подлежит очищению!

Это кричал мужчина, что не так давно ползал на коленях и умолял поменять его незавидную участь с участью старика, в тот самый момент, когда решалось кому из семерых преступников умереть, а кому жить дальше. Но сейчас его обезумевшие крики, казалось бы, никак не волновали сердце Кхатура. Он был тверд в своем решении.

– Ты нарушил уговор, но мы нарушать свой не станем. Твоя душа все еще подлежит очищению, но трех ударов будет теперь недостаточно.

– Но я не выдержу тридцать ударов! Как вы не понимаете?! – голос мужчины постепенно срывался на визг, вызывая тем самым смешки и редкий хохот среди зрителей.

– Эй, Чарк, даже шхун был храбрее тебя!

– Тут должен был стоять Силли, а ты поступил подло!

– Позор тебе и всему твоему трусливому роду.

Краем глаза Киган заметил, как к нему приближается высокая фигура в светлом плаще, его голову украшал своеобразный, исписанный позолоченными узорами чепец, а люди уважительно кланялись, пропуская незнакомца вперед. Неужели его появление здесь обусловлено только отдыхающим в тени жрецом? Оказавшись ближе, Киган заметил, что это и вовсе женщина, причем женщина воин. На поясе у нее висел меч, а под легкой тканью плаща скрывалась кольчуга и латы.

– Чем могу быть полезен? – Киган понятия не имел, кто это может быть, поэтому решил начать разговор с довольно банальной фразы.

– Гхаспадин жрэц, вас жалает видет мой гхаспадин, – женщина говорила со странным акцентом, совсем не местным. Интересно, откуда она?

– И кто же ваш господин, могу я узнать?

– Мой гхаспадин – Шиббат, он ждиот вас в шатре неподалегку.

Шиббат, Шиббат… Если он правильно помнит, то это один из младших сыновей прошлого восточного правителя. Сейчас всей этой долиной правит его третий наследник – Хаггот, и в ближайшее время не должно ничего измениться. Так что бы такого могло понадобиться столь богатому лорду? А эта женщина-воин, она так и собирается стоять здесь, рядом с ним? А оружие нужно для того, чтобы при случае увести жреца силой?

Киган в последний раз окинул взглядом деревянную сцену: палач уже приступил к своей грязной работе, нанося положенные тридцать ударов, обмякшему телу преступника. Даже если Чарк теперь и выживет, то вряд ли он будет сильно этому рад.

– Ну, что ж, веди меня к своему господину.

Свейн с удовольствием принялся за свой поздний ужин. Проведя весь день в библиотеке, он совершенно потерял ход времени и забыл как следует пообедать. А на голодный желудок голова начинала соображать намного хуже. Дедушка всегда говорил ему, не браться за основное дело, пока не покончишь со всеми остальными. Имел ли он тем самым ввиду и прием пищи? Для сурового графа Хоуэла, еда была лишь одной из обязательных составляющих жизни: казалось бы, он никогда не мог насладиться ни сочным стейком, ни маринованными крабами, хоть тех, и других на его столе всегда было в избытке.

Юноша невольно сравнил свой нынешний ужин с тем, какие ему приходилось видеть в замке старого графа. Хоть в магистериуме и работали довольно неплохие повара, но им ни за что не сравниться с дедушкиными умельцами. Он лично отбирал для этой работы людей по всему материку, что довольно странно, ведь сам Хоуэл предпочитал есть достаточно скромные блюда, и лишь когда зазывал гостей или собирался в кругу многочисленных родственников, то закатывал пир, после которого у всех приглашенных болели животы от обжорства.