Александр Булаев - Всадник

– Хах, понял. – Ответил Мазсе, порадовавшись такому емкому сравнению.

– Но, что я никак не пойму, у кого больше власти? У царя или архиепископа? Здесь пишется что такой-то архиепископ возложил на голову такого-то корону, и с того момента правил он двадцать лет. А уже через год идет запись, что этот король избрал архиепископом кого-то другого.

Эдвин нахмурил брови, думая, как лучше объяснить пытливому уму мальчика, о законах коронации в Восточных королевствах.

– Ни один король не имеет права надеть корону, пока не получит благословения божьего, то есть пока Архиепископ или епископ собственноручно не возложит на него венец. А когда умирает Архиепископ, то совет из двенадцати епископов выбирает нового духовного лидера. И если король Живого города его утверждает, то он занимает полагаемую ему должность.

Теперь Мазсе нахмурил лоб.

– Зачем вашим царям делиться властью с этими духовниками?

– Затем же, зачем вы просите моего совета и помощи, милорд. – Учтиво сказал монах.

– Имея в своих руках такое оружие, как вера, каждый монарх получает безоговорочную поддержку своего народа.

Мазсе вспомнил то утро, когда люди, которых ещё вчера истязал его народ, падали на колени и возносили к нему руки, а сейчас они смотрели на него, будто бы видели в нем своего заступника и защитника. Такая вера людей в Мазсе, невольно заставляло его самого верить в себя.

– У нас тоже есть вера. – Наконец-то, после долгих раздумий, сказал Мазсе.

– Но она не превращает нас в рабов.

Эдвин сжал губы, ему явно не понравилось сравнение его паствы с рабами.

– В том, чтобы быть рабом божьим, нет ничего постыдного. Когда приклоняете колено перед богом, вы прикасаетесь к его величаю. Сила его безгранична, она внушает трепет и благоговейный страх. – Начал жадно произносить монах.

– А есть что-нибудь, что может предложить твой бог кроме трепета и страха? – Надменно произнес Мазсе.

– Да, спасение души и вечное блаженство. – Холодно произнес Эдвин.

– Отче! Отче! – Спотыкаясь, вбежал в северный павильон тощий горожанин.

Он упал в ноги старику, поднял голову, и хотел было что-то сказать, но, увидев Мазсе, запнулся.

– Говори, сын мой, что случилось? – Взяв за руки, стоявшего на коленях лысеющего мужчину, спросил епископ.

– Там, там, сератае. – Он сглотнул и ещё раз посмотрел на Мазсе.

– Они убили Рилана, а теперь насилуют его жену и дочку. – Набравшись смелости, быстро проговорил, как скороговорку, запыхавшийся горожанин.

Эдвин молча перевел взгляд на Мазсе, собрался открыть рот и перевести, как мальчик сам положил руку на плечо горожанина и на ломаном восточным языке сказал:

– Отведи меня туда.

Мазсе прискакал на своей белой лошади к указанной, горожанином улице. На подступах к дому лежали шесть мертвых сератайских тел. Четверо из них были со знаком племени Мазсе на щитах, лучник с натянутой тетивой.

– Воины Партатуи. – Догадался Мазсе.

Двое других были людьми присланными Марсагетом. У ворот дома стояли двое стражников, на щитах у них красовался красный конь – знак Марсагета.

Мазсе подошел вплотную к двум сератаям, превосходящим его в росте, всем видом показывая, что его необходимо пропустить.

– Жди своей очереди, мальчик. – Смеясь, сказал стражник. Его хохот подхватил другой.

Мазсе разозлившись, ударил по уху наглецу своей рукой, одетой в кольчужную перчатку. Мазсе видел, как жестко отец расправлялся с теми, кто осмеливался не повиноваться его воле.

Стражник отшатнулся, чуть не упав. Держась за кровоточащее ухо, он начал стонать. Затем разъяренный он потянулся к своему мечу, привязанному к поясу. Не успело лезвие покинуть ножен, как Мазсе быстрым движением рассек лица неприятелю.

Второй стражник встал в оцепенении, но как только взгляд Мазсе обратился на него, тоже схватился за меч. Приставленное к его горлу лезвие меча Мазсе заставило отступить стражника от двери с поднятыми руками. За дверью раздавались истошные крики, и Мазсе немедленно вошел в дом. Двое сератаев со спущенными штанами, силой удерживали двух полуголых женщин, ещё двое, смеясь, наблюдали за их кривляньями.

Мазсе полоснул по спине, ближе всего стоявшего к нему сератая. Под болезненный крик, тот упал на пол, заливая все своей кровью. Второй бездействующий воин, проглотив улыбку, вытащил изогнутый меч и рубанул в голову Мазсе. Мальчик отошел в сторону, и меч с треском вошел в сосновый стол. Резким ударом Мазсе отсек руку сератая, державшую рукоять меча.

Двое других начали подниматься, не понимая, что происходит, они натягивали штаны. Мазсе не дожидаясь от них каких-либо действий, рубанул по лицу одного и, когда тот упал, крича и держась за свой глаз, замахнулся на другого. Тот, пятясь назад, запутался в собственных штанах и упал. Он поднял руки, прося пощады. Мазсе опустил клинок. В дверь ворвался рослый сератай, которого пощадил Мазсе. В руке у него сверкнуло лезвие меча. Мазсе перевел свой гневный взгляд на него, ожидая его действий. Стражник, оглядев корчащихся и вопящих своих соплеменников, ринулся назад к двери. Споткнувшись о порог, он начал ползти, загребая руками песок, которым была выложена тропа, ведущая к дому, пока не наткнулся на чьи-то ноги. Он поднял голову вверх, над ним возвышался Партатуя.

– Это мое право, это мои рабы! – Брызжа слюной, надрывался забившийся в угол комнаты сератай.

Мазсе снял с кровати шерстяное одеяло и накрыл жавшихся друг к другу девушек, не обращая внимания на разъяренные вопли сератая.

– Ты не перестаешь меня удивлять, мальчик. – Осматривая усеянную трупами комнату, произнес Партатуя.

– Выведи выживших в цепях на центральную площадь. И проследи, чтобы все горожане пришли. – Скомандовал Мазсе.

Партатуя ничего не сказал, а лишь ещё раз осмотрел тела, смерил взглядом невысокого мальчугана, на лице которого даже щетины не было, и вышел.

Приблизительно через час, большая центральная площадь, на которой все время толпились люди, была очищена. А в центре, на небольшом помосте, где обычно глашатае читали последние дворцовые новости или озвучивали законы, на коленях, закованные в цепи по рукам и ногам, истекая кровью, стояли изувеченные гневом своего нового вождя четверо сератай.

Мазсе говорил на восточном языке, но периодически позволял поправлять себя Эдвину.

– Эти воины нарушили мой приказ, и будут, согласно сератайскому обычаю, приданы смерти.

Мазсе повернулся к стоящим на коленях преступникам.

– За убийство горожанина и своих собратьев, за насилие над свободными женщинами, за нарушение моего приказа приговариваю вас к смерти.

Мазсе кивнул головой, и четверо воинов, удерживающих в цепях приговоренных, вынули свои мечи и вонзили их в тела закованных сератай. Воины, захлебываясь кровью падали на каменные плиты, издавая предсмертные вопли. Матери закрывали детям глаза, а мужи радостно кричали, выкрикивали ругань в сторону пленников и восхваляли своего вождя за восстановленную справедливость.