Александр Каминский - Всадник между небом и землёй

ВСАДНИК МЕЖДУ НЕБОМ И ЗЕМЛЁЙ

Повесть

ПРОЛОГ

– Так, где мои очки? Куда я дела свои очки?

После этих слов режиссёра все заметались по маленькому затемнённому залу в поисках утраченных очков. Репетиция, толком не начавшись, была прервана. Воспользовавшись суматохой, кое-кто из актёров выскочил в коридор покурить, причём незаметно не только для режиссёра, но и для окружающих – практика, отработанная в совершенстве за месяц репетиций.

– Анжелика, ты не будешь слишком сердиться? – отважился произнести Джордж, одиноко ютившийся на сломанной скамеечке у самой сцены. – Кажется, я на них сижу…

Паника прекратилась. Побледневшая Анжелика спрыгнула со сцены и подбежала к бедному Джорджу.

– О, Боже! – взмолилась она, театральным жестом воздев руки к небесам. – Я купила их на этой недели! Триста рублей! Джорджи-и-к!!!

– Ну, я не специально…

– Где они?

– Вот, – Джордж протянул ей согнутые пополам очки.

Сзади послышались весьма отчётливые приступы смеха, переходящие в бронхиальный кашель при взгляде режиссёра в данном направлении. Она чуть не плакала.

– Мои очочки! Костя, смотри, Настя, о боже, он на них сел!

– Я же не хотел…

Анжелика закусила палец, как ребёнок.

– Так, срочно меня кто-нибудь пожалейте!

С этими словами она резко опустила голову на плечо Косте, подвернувшемуся под руку, тонкими руками обвила его талию и, простояв в такой позиции секунд пять, оттолкнула оторопевшего парня и крикнула кому-то в темноту:

– Ну-ка назад! Егор, или кто это, зови всех, кто там прячется! Мы начинаем!

Через мгновение она уже сидела на скамеечке рядом с восхищённым такой игрой Джорджем. Он всегда рассматривал её как некий уникальный экспонат, выставленный для ценителей таких редких натур. Собственно, ради этого Джордж и торчал здесь часами. И вот уже почти две недели, а если быть точным – 13 дней, 3 часа 44 минуты и 35, нет, 36, нет, уже 37, 38, 39, в общем 50 секунд – вместо того, чтобы утром сидеть и спокойно делать уроки, он бегал на репетиции старшеклассников, хотя и учился в другую смену. Но сегодняшний день был особенный – воскресенье. Ещё днём всё было написано, сосчитано, подогнано под ответы, и весь вечер, до самого последнего трамвая можно было, как говорил Егор, «театрить».

Анжелика надела согнутые очки и, посмотрев на Джорджа взглядом обиженного ребёнка (несмотря на то, что была на два класса старше), пожаловалась в табаковской манере:

– Смотри, какая я теперь некрасивая. Вот и буду теперь в таких очках ходить. Специально.

Джордж глупо сморщился и развёл руками – виноваты, мол.

Актёры опять заполнили сцену, заставленную всевозможными загадочными вещами, назначение которых слабо увязывалось даже с театром. В глубине сцены, например, стоял действующий токарный станок.

– Андрюха пришёл? – обернувшись, спросила режиссёр.

– Нету его, – ответили из зала.

– Так. Кто тогда прочитает монолог Романа?

– Давай я, – поднял руку Виталик, сидевший за пультом света.

– Нет, – отрезала Анжелика. – Ты мне химию не дал скатать. Пусть Егор, только громко! Где Егор?

– Я не умею громко, – отозвался откуда-то из-за кулис голос Егора. – Я прочитаю тихо, но с выражением.

– А ты, вообще, где есть?

– Я-то?

– Так, всё понятно. Сеня, прочти ты, – обратилась режиссёр к кому-то в зале.

– Только я хочу с бородой.

– Ну, дайте ему бороду. Настя, где у нас Романовская борода?

Пока Семён лез на сцену, Анжелика созывала народ из коридора:

– Алё! Перерыв окончен! Ким и Клим! Я с какой стати должна глотку драть!

– Идём.

На ходу гася недокуренные сигареты, в сумерки зала с шутками-прибаутками вошли двое школьников и ловко запрыгнули на сцену.

– С какого места? – спросил Семён, примерявший бороду перед зеркалом, которое держала Настя. – Где я за кошками иду, или чё? Предупреждаю, мне ещё алгебру учить.

– Не-е, – возмутилась Вика, – давайте встречу с Радугой, там много диалогов, я хоть текст прогоню.

– Так, слушать сюда! – приказала режиссёр. – Сейчас делаем сцену в автобусе и танец прохожих. Декорации не сшибать! Диктор готов? Всё. Только, Миша, – взмолилась Анжелика, – ради бога, когда выходишь читать про степь, давай без бумажки…

– Да я ещё плохо знаю…

– Господи, да чего там знать-то – «степь да степь кругом, ля-ля-ля»!

– Ладно, попробую уж, ля-ля-ля…

– Сеня, – окликнула режиссёр, – пока посиди, но не уходи. Я говорю, далеко не уходи. Так, всё! Где мои очки? А, вот. Саша, давай с твоего текста «Я, кажется, понял, почему к чужакам мы относимся не так по-свински…» и дальше поехали… Егор, бл…! Слезь с потолка!..

(За кулисами что-то упало, и кто-то дико заржал).

– О боже, Джорджик, как мне плохо, у тебя мои очки?

ЧАСТЬ 1

Ким и Клим

– 1 -

Декабрь. Шёл последний час заката. Измождённый, раскрасневшийся от усердия старик Солнце после многих попыток всё-таки ухватился волоском луча за шпиль телебашни, из последних сил подтянулся к нему и наконец-то очутился у кромки горизонта. Кряхтя, присел он на самый край отдышаться. Закурил… В голове всё крутился этот мотивчик …м-м… как же там… «Э-э-эх, дороги-и-и, пыль да бу-урья-а-ан, тарарам тарара-а-ам, тарарам тарара-а-а!» Но – пардон – времени было в обрез (на том конце просыпалась Австралия), так что надо было спешить. Только он решил-таки нехотя бросить напоследок парочку наставлений молодому Месяцу, вступавшему на пост, отметить недостатки его прошлого дежурства, как вдруг, неожиданно потеряв равновесие, старик Солнце замахал иссохшими руками и с громоподобным криком «Майна!» в одну секунду рухнул за край горизонта, как оборвавшийся груз.

Город растерялся и какое-то время был погружён в кромешную тьму. Но вскоре, будто в испуге от перспективы навеки остаться в темноте, разом включил всю радугу огней и вспыхнул, и загремел трамваями, и завизжал тормозами, запел пьяными голосами прохожих, как ребёнок, который, оставшись в пустом доме, зажигает свет во всех комнатах, чтобы было не так страшно.

Автобус с трудом закрыл створки дверей и пытался зацепить колесами тот не обледенелый островок асфальта, который позволит ему тронуться с места. Ким юркнул на свободное сиденье, знаком приглашая Клима занять соседнее. Двухметровая фигура Клима, как маяк на море, вздымалась над шапками пассажиров у передней двери. Казалось, что его масса заполнила собой треть пространства автобуса. По сдавленным матеркам и оханьям можно было предположить, что Клим приближался. Вскоре потрескавшаяся кожа старого коричневого плаща заскрипела совсем рядом. Когда стокилограммовая туша Клима взгромоздилась на изорванную обшивку сиденья, автобус крякнул и вновь прибавил газу – ему стало труднее идти.