Петр Гурский - Закон Ордена

– А откуда тебе знать? – осведомилась Алия.

– Мне один гусляр рассказал. Уж они-то знают.

Алия пожала плечами. Да, гусляр мог знать, тут не поспоришь. Она приложила холодную кружку ко лбу.

– И что люди видят?

Кестель захохотал, потом долил себе пива. Хороша все-так, корчма. И корчмарь такой милый, и его подруга, толстая как хата. Яичница вкусная. А уж пиво… в жизни лучшего не пил. И, главное, в какой компании! Как здорово, что так все сложилось!

– Человек никогда до конца не знает, что же именно в нем сидит, – важно поведал Кестель. – Кое-что в нас – тайна для нас самих.

– Так что ж они видят?

– Ну, я ж говорил, – голос Кестеля задрожал, – людям кажется, например…

– Да, ты это уже говорил.

– Ну вот, что хочется богатства и власти. А в видениях, которые наркотик высвобождает из самых дальних углов души… ну, там то, чего люди на самом деле хотят, даже если того не знают, и получают взамен за жизнь, а жизнь у них отберут во сне, еще до рассвета…

Он помотал головой, и уже без тени веселья сказал:

– Горько это.

Алия молчала – ждала, когда же он, наконец, вытащит из себя свою нехитрую тайну. Кестель важно глянул на нее и сказал:

– Например, хочется им полизать ноги той служанки, которую видели каждый вечер в шинке. Служанка там разносила мед. А смелости схватить ее за задницу так и не хватило.

Алия кивнула и спросила:

– Кестель, а чего хочешь ты?

– А это не твое дело, – сказал он, схватил кувшин и, не затрудняя себя переливанием в кружки, приложился к нему.

Пил Кестель до тех пор, пока не увидел дно, а тогда рыгнул и отставил кувшин. Алия поморщилась и отвернулась. Ей захотелось спать.

Бряканье пустой посуды привлекло корчмаря и Альху. В отблесках огня руки и лица казались залитыми кровью.

– Пожалуйте наверх, – сказал мужчина с рунами на лице.

По узкой лестнице гости взошли наверх. Комната была чистой и хорошо обставленной. В соседней комнате стояла бадья с горячей водой, у кровати – ночные горшки.

– Кровать только одна, – заметила Алия.

– Зато какая широкая, – указал Кестель.

Корчмарь поставил на стол подсвечник с тремя горящими свечами. Их свет казался очень приятным. Толстая женщина хрипло пожелала спокойной ночи. Когда хозяева ушли, Кестель посмотрел на Алию и увидел слезы в ее глазах. Ему стало жаль ее.

– Широкая или нет – вовсе не важно, пока ты держишься подальше от меня и не гасишь на ночь свечи. Обещаешь? Правда ведь обещаешь?

Он удивился – ведь просит совсем как маленькая перепуганная девчонка. Ладно, можно и пообещать.

Он кивнул.

– Я хочу помыться, – сказала она.

– Я тоже.

– После меня.

Она сонно заморгала. Кестель развязал ей другую руку. Наркотик в пиве крепче любой веревки. Кестель указал Алии на ванную. Алия пошла туда, пошатываясь, и закрыла за собой дверь.

Он положил меч на стол, сел на кровать, прислушался. Вот Алия залезла в воду, заплескалась. Вот подняла руку, и с нее стекает вода. Встает, садится.

Как же Кестель хотел Алию! А ведь мог зайти, сделать с ней все что угодно, и никто бы не помешал. Но Кестель попросту сидел на кровати.

Шум и плеск утихли. Кестель встал, взял меч, подошел к двери, пихнул ее ногой и отступил на шаг, потом осторожно заглянул внутрь.

Алия сидела в бадье, склонив голову на край. С раскинутых рук на пол капала вода, собиралась в мелкие лужицы.

Кестель отложил меч, наклонился, осторожно вынул женщину из воды, перенес на кровать, шершавым белым полотенцем вытер волосы, лицо, грудь, живот и ноги. Затем Кестель понюхал полотенце, посмотрел на лицо спящей. Во сне оно казалось добрее. Алия будто глядела на звезды сквозь прикрытые веки. Не сдержавшись, Кестель поцеловал ее в губы, а затем аккуратно прикрыл легким шелковым одеялом.

Потом он поспешно вымылся в остывающей воде, обтерся и нагишом улегся рядом с Алией. Свечи он не погасил, как и обещал, а рядом с собой уложил меч.

Кестель лежал и смотрел в деревянный потолок, слушал ровное дыхание женщины. Иногда оно прерывалось – Алия тяжело вздыхала во сне. Больше ничего не нарушало тяжелой зловещей тишины. Кестель ощущал себя жутко, непомерно усталым. Он знал, что эту усталость ночь не прогонит. В полумраке перед глазами возникали образы – и лопались, словно мыльные пузыри. Он видел глаза другой женщины, ее нагое тело – а потом снова глядел на теряющийся в тени потолок. Кестелю показалось, что рядом кто-то шепчет. Он приподнял голову, но не увидел никого, кроме Алии.

Он уже давно не спал по ночам. На него не действовали зелья, настойки и воняющие мочой варева пещерных ведьм. Кестель понимал отчего, и знал, что так и будет, пока не завершится начатое. Ни одна магия, ни один наркотик не сумеют усыпить Кестеля дольше чем на минуту.

Алия глубоко вздохнула, повернулась к нему, протянула руку – тонкую, деликатную, никогда в жизни не державшую меча. Рядом с Кестелем лежала и улыбалась черноволосая Кладия.

Он вздрогнул. Это видение. Он просчитался, поддался наркотику и сну! Минуты – и сон разрастется, укрепится, войдет в разум, принесет забытье – и смерть. Алия умрет тоже.

Кестель вскочил. Алия лежала, как и прежде. Кестель с облегчением выдохнул. Этой ночью вовсе не следовало ложиться. Так или иначе, а лучше не искушать судьбу.

Он оделся и сел за стол, вынул из ножен меч и положил рядом.

Пусть приходят.

Время тянулось, а они все не приходили. Осталась лишь одна свеча, и среди теней разум, не желавший погрузиться в сон, цепенел, проваливался в полный кошмаров и воспоминаний морок, где сплеталось доброе и отвратительно злое. Кестель иногда не мог их различить.

Он думал о Кладии: о том, что пережили вместе, и о том, что хотели – но не смогли. Затем он вспомнил других своих женщин. Но с ними пришли кошмары о реках крови и криках умирающих. Кестель старался отогнать их, но все равно приходили мертвые и глядели на него, а он пытался думать о женщинах и не мог.

Он хотел сосредоточиться на мыслях о Кладии, но ведь рядом лежала Алия, и запах ее тела был немыслимо прекрасным. Кестель хотел вернуться на кровать, обнять Алию – но это было бы против правил.

Тянулась очередная долгая ночь, оставалось только сидеть за столом и ждать. Кестель был уверен лишь в одном: если наркотик и подействовал на какое-то время, то уже давно перестал.

Кестель протянул руку над горящей свечой. Пламя обвилось вокруг запястья, затрещало. Кестель стиснул зубы. Боль пришла как удар, завоняло горелой кожей. Захотелось отдернуть руку – но Кестель неимоверным усилием воли сдержал порыв и, по-прежнему стискивая зубы, наблюдал за тем, как пламя увечит кожу. Кестель убрал руку лишь тогда, когда убедился, что может пересилить боль.

Запястье выглядело скверно. Еще несколько месяцев назад он поспешил бы обработать рану. Но за последние несколько месяцев многое изменилось. Кестель перестал обращать внимание на мелочи. От раны не останется и следа еще до рассвета. Кестель ощущал в себе силу. Он был измученным, одиноким – но очень сильным.