Наталья Свидрицкая - Хроники Нордланда: Тень дракона

– Мой младший брат. – Марк задумался и слегка покусывал губу. – Он служит оруженосцем у графа…

– У Кенки? – Чуть нагнул голову Гэбриэл, исподлобья поглядывая на Марка. – И как вам в голову пришло парнишку этому… доверить?

– Я в курсе, что Сулстады и Хлоринги давние враги. – Возразил Марк. – Но Эльдебринки – нет. Отец не уважает и не любит герцога Далвеганского, но у Кенки, его брата, репутация доблестного и благочестивого рыцаря. Вэл просто бредил им.

– А с виду-то брат у тебя как, симпатичный?

Марк побледнел и долго не отвечал. В последнем письме Вэл сумбурно и многословно пытался ему написать о своих терзаниях, не бросив при этом тень на своего кумира. Марк ничего из его письма не понял и грешным делом решил, что братишка, строча его, был пьян. Но вопрос Гэбриэла, и тон, каким он был задан, вдруг, словно от щелчка, все поставил на место. Мысленно отшатнувшись от этого открытия, Марк ощетинился вновь:

– Почему вы спрашиваете, граф? Что за тон?!

– За тон и вопрос я при случае отвечу. – Возразил Гэбриэл. – А вот братишку вашего я от Кенки забрал бы. От греха. Как бы не случилось с ним чего… Непоправимого.

– Что ты имеешь в виду? – Удивился Кирнан, а Марк вдруг резко двинулся от окна:

– Можно вас на пару слов, граф.

Они вышли за дверь, где уже никого не было, но Гэбриэл на всякий случай прошелся до ближайших углов: нет, никого.

– Вы подозреваете графа… в любви к юношам? – Прямо спросил Марк. Гэбриэл приподнял бровь:

– Ого. Люблю прямых людей. Нет, не подозреваю. Я точно знаю. Граф – мразь и извращенец, похлеще своего братца, хотя как сказать. По мне, они друг друга стоят – один маленьких девочек растлевает, другой с Барр, ведьмой и извращенкой, шашни водит и мальчишек… – Он запнулся, поняв, что Марку реально дурно. Спросил сочувственно:

– Что, брат жаловался уже?

– Он не… жаловался. – Марку было в самом деле дурно. Шок был таким сильным, что ему хотелось присесть, а лучше – прилечь. – Он написал мне письмо, в котором пытался… даже не знаю… пожаловаться, намекнуть, посоветоваться… Я решил, что он пьяный писал… А теперь вдруг понял… Но что теперь делать?!

– Пиши отцу, прямо сейчас, пусть отзывает пацана домой под любым предлогом. Сколько ему, Вэлу вашему?

– Шестнадцать…

– Пусть возвращается домой. Может, Кенка на него и не полезет, побоится, но раз твой брат уже начал жаловаться, значит, тот совсем одурел, и ну его на хрен.

– Письмо будет долго идти… И как все отцу объяснить?! Вы его не знаете, он такой…

– Верно, не знаю, но брат рассказывал. Бешеный Зубр, да?

– Точно.

– Тогда пиши брату. Что хочешь, пиши, что болен и хочешь его видеть, что дома его ждут, что… да хоть что. Пусть возвращается домой. Я попрошу Терновника, он своим, эльфийским способом письмо отправит, оно быстро дойдет.

– Да. – Кивнул Марк. Коснулся плеча Гэбриэла:

– Не говорите больше никому. Ни Киру, ни Гарри…

– Я не совсем дурак, так-то. – Усмехнулся Гэбриэл. – Не сомневайся, от меня никто ничего не узнает.

– Спасибо, что сказали. – Опустив глаза, через силу произнес Марк. – Надеюсь, еще не поздно, и Вэл избежит разочарования… Он так бредил Кенкой, так им восхищался. Это был его кумир. Разочарование его… убьет. Пусть он лучше нас ненавидит за то, что разлучили его с кумиром, чем получит такой удар. Это… разобьет ему сердце. – Последние слова Марк произнес чуть слышно и как бы уже себе самому. Вернулся в комнату, а Гэбриэл пошел к себе. На душе было погано. Откуда-то мгновенно пришла уверенность, что поздно, поздно все. Все плохо с тем мальчишкой. От бессильно бешенства стискивались зубы. Сколько ж эта тварь будет жизни калечить и судьбы ломать?! О, как Гэбриэл хотел до него добраться, как можно скорее, и расправиться с ним, как со Смайли, разбив рожу в фарш! Убить мразь, чтобы мир, по любимому выражению Доктора, стал чище!..

На дворе было жарко, после прохлады замковых помещений ощущение было такое, словно в баню вошел. Только без пара. Недолго думая, Гэбриэл стянул жилетку и бросил на столбик перил. Девушка с нереально-красивыми серыми глазами и темными бровями вразлет выступила вперед:

– Вы ведь к Афанасию собрались?.. Госпожа Лада вот вам снарядила на дорожку блинов с икоркой. По пути перекусите. А вот и квас холодный, с медом, с изюмом. Лучше нету по жаре.

Гэбриэл только глянул. Девушка была такая красивая и славная, что недовольные слова сами собой умерли на языке. Вроде и не полукровка, не кватронка даже, а красивая – глаз не отвести. Кожа аж светится здоровьем и юной свежестью, волосы, русые, с пепельным оттенком, блестят на солнце бриллиантовым блеском.

– Ты кто? – Взяв прохладный кувшинчик с квасом, спросил он.

– Ульяна. – Улыбнулась девушка, показав краешки белых зубов. – Устина дочка. А вот и Андрюшка, брат мой. Он вас проводит.

Андрюшка был подросток лет четырнадцати, Гэбриэл уже видел его мельком. Поглаживая длинную морду вороного эльфийского скакуна, он спросил, с восторгом глядя на Гэбриэла:

– А конь-то тот самый?..

– Который? – Нахмурился Гэбриэл.

– Ну, который через фургон перелетел?

– Здесь вообще есть хоть кто-то, – рассердился Гэбриэл, – кто хоть чего-то обо мне не знает?!

– Да вы не подумайте худого, княже! – Сделал Андрей честные глаза. – Здесь болтунов нету! Чего мы знаем, о том не болтаем!

– Да? – Гэбриэл взлетел в седло, забрал повод. – Ну-ну.

– Так конь-то тот?

– Нет.

– А тот тоже эльфиец?

– Олджернон.

Андрей тоже лихо взлетел в седло длинноногого русского сивки, и, упрямо не замечая недовольства «князя», заявил:

– Нам туда, княже. Задами проедем, там тропа по берегу, а потом на скалу, но там пешком придется, пойдете один, я коней посторожу. А масть у коня какая?

– У которого?

– У того самого?

– Серая.

– Поглядеть бы! Сейчас, почитай, весь Остров о вашем коне говорит. А фургон большой был?

– Нормальный такой. – Сдался Гэбриэл, который и сам в душе гордился и своим конем, и собой, и тем прыжком. Непробиваемое дружелюбие парнишки было при этом каким-то симпатичным и естественным, злиться на него не хотелось. Потом Гэбриэл понял, что это – отличительная особенность большинства его валенских подданных. Среди его челяди были такие, кто по рвению и желанию ему угодить превосходил Бонифация Гриба, но большинство вели себя так, словно титул и власть – это не повод и не причина для уважения. И тем более, страха – страха в руссах, пожалуй, было меньше всего. А еще Гэбриэла поразило впоследствии то, что коренные валенцы, нордландцы в четвертом и более поколении – так и не соизволили научиться говорить по-нордски, и в деревнях и на простых улицах он слышал только финскую и русскую речь. Наглые, насмешливые, бесстрашные – было его первое впечатление о подданных.