Наталья Свидрицкая - Хроники Нордланда: Тень дракона

Корнелиты, вновь демонстрируя грамотную слаженность действий, успели перестроиться и приготовиться к встрече врага задолго до его появления.

– Слишком грамотно для черни. – Мрачно заметил Гарет.

– Вы предвзято смотрите на вещи, ваше высочество. – Заметил Ганс Кальтенштайн. – Этим же грешили и милорд Лайнел, и сэр Ардо. И жестоко поплатились за это. Среди этого сброда наверняка есть наемники, вернувшиеся из Европы и прошедшие не одну стычку. Не исключаю я и самородка, талантливого в военном… Смотрите, ваше высочество!

– Вижу. – Гарет, у которого было по-эльфийски острое зрение, сощурился на всадников с множеством знамен, штандартов и вымпелов. – Однако! Сколько гербов… И с чем же они идут?

– На помощь? – Предположил Мильестон.

– Видишь красного вепря? Это Андерс Бергстрем. Чтобы претендент в герцоги Междуречья шел мне на помощь? Скорее коровы в замке запоют хором "Славен наш господь в Сионе", чем Бергстрем поможет Хлорингу. Антон, его папаша, поступил бы умнее – взял бы меня в заложники и потребовал от отца выполнения его условий. Например, Габи в жены Андерсу – тот же недавно очень удачно овдовел?.. Андерс проще и тупее. Он меня убьет, полагая, что это убийство спишет на корнелитов. Скажет потом: "А-я-яй! Мчался на помощь, копыт не покладая…". Думаю, они вступят в бой с корнелитами, надеясь, что я, как дурачок деревенский, выйду из замка им на подмогу. Тут-то меня и настигнет печальный конец. Но мы не выйдем. Кто бы ни победил, будем ждать за стенами Кальтенштайна подмоги от брата или кардинала. Думаю, корнелиты преподнесут нашим друзьям сюрприз… И кто бы ни победил, для штурма они будут готовы не сразу… – Говоря, Гарет присматривался к гербам. – Ну, надо же! Хьюитты, О'Келли, Квейды, Морганны, Сэведжи, Рорки, Дилэни… Останусь жив, я им это припомню! У Рорков отличный замок и городок на Королевской Дороге, с которого они жирно кормятся. Мне они лишними не будут. У старого Фолка О'Келли наследников мужского пола, вроде, нет? У вдовой дочки две своих девчонки. А их замок, как его: Балибах… Баллибабах…

– Старый Фолк сватается к племяннице фон Бергов, Грейс Дилэни. – Заметил Кальтенштайн.

– Она же, если не ошибаюсь, мелкая совсем?

– Ей тринадцать. Дилэни только что забрали ее от кармелиток.

– Старый козел! выслуживается перед фон Бергом и его дружаней Андерсом! – Гарет был страшно зол, и больше всего его угнетали бездействие и неопределенность. Междуречье все же поднялось! Не все – Гарет всматривался в гербы и не видел среди них многих и многих, и, хоть и к слабому, но удовлетворению, многих именно из тех, кто был наиболее влиятелен и силен. Вряд ли это была верность Хлорингам – скорее, неприязнь к Бергстремам. И все же масса тех, кто пришел, была для Гарета холодной водой в лицо. М-да-а, а они с Гэбриэлом отправились сюда с малыми силами, самоуверенные, как два токующих глухаря… Идиоты! Сама мысль тащиться в сердце Междуречья с пятью десятками копий казалась теперь такой тупой, что впору побиться башкой о стену – может, мозги встряхнутся и встанут, как надо? Если вдуматься, им с братом просто дичайшим образом повезло. Просто нереально повезло. Даже принимая во внимание все обстоятельства. Но что дальше?! И Гарет злорадно желал Бергстрему и всей его кодле, чтобы Кальтенштайн оказался прав, и корнелиты надрали бы им задницы, хотя его герцогско-рыцарская спесь и восставала против этого всей своей мощью. Но что ему еще оставалось?!

Четыре дня подряд Вепрь терзал эльфийскую гитару, захваченную в качестве трофея у людей Карла Брэгэнна, останки которых болтались на дереве при въезде в поселок. С подветренной, разумеется, стороны. Да, с Очень Большой Болью Вепрь Карла познакомил плотненько. Пусть не так долго и тщательно, как пытал его тот, но моральное удовлетворение Вепрь получил. Полукровки, ушедшие в ту ночь с ним вместе, исчезли, и искать их Вепрь запретил. Вообще-то, главным Ворон оставил Беркута, но после налета тот безропотно и даже охотно уступил бразды правления Вепрю. А Вепрь, хоть и очень хотелось с ними поболтать о том – о сем, особенно с Сорокой, но понимал, что окончательно оставлять Светлое без защиты нельзя. Нужно дождаться Ворона, а там уж решать. Зяблик ходила, задрав нос, гордясь своим парнем, а Вепрь разбирался с гитарой. Синица показал ему основные аккорды, и обладающий, оказывается, отличным слухом Вепрь быстро их освоил… Но не только их.

– Я тут, это… – Страшно волнуясь и привычно не показывая этого, как мог, небрежнее, сообщил он Зяблику как-то вечером, – того, песню сочинил. Так, для прикола. Хочешь послушать?

– Хочу. – Зяблик тут же устроилась напротив него с ногами на большом сундуке, служившем хранилищем их вещей, постелью и лавкой. – Хочу-хочу! Обожаю парней, которые на гитаре умеют!

– Ты смотри мне, – полусерьезно пригрозил Вепрь, – обожает она…

– Но раз ты тоже умеешь, мне другие и не нужны! – Хихикнула Зяблик. – Ну, давай, что ли, мне не терпится!

Вепрю казалось, что песня получилась не самая лучшая, хотя чувства он в нее вложил немеряно. Голос у него оказался красивый, не очень мощный, зато звучный, низкий, чуть хрипловатый, с цепляющими душу нотками. Зяблик сначала слушала с благосклонной улыбкой, на лице ее так и читалась готовность подбодрить и хвалить его во что бы то ни стало, но после первых же слов глаза ее расширились, а потом и слезы на глазах появились, и искренний восторг, и гордость за него – и Вепрь, увидев все это, испытал, наверное, самое огромное счастье, какое знал до сих пор. И засмущался, прочистил горло, произнес с нарочитым безразличием:

– Это, как бы, первый у меня этот… опыт. Может, и не стоит другим-то показывать…

– Да как не стоит?! – Зяблика переполняли эмоции. – Надо вечером, у костра, всем спеть, спой еще, я слова выучу, подпою тебе немножко, вот увидишь, как у нас здорово получится!

Вепрь не был уверен, что женский голос будет кстати, но когда Зяблик тихонечко, эхом, начала подтягивать ему в некоторых местах, у него аж мурашки побежали по коже, до того это показалось ему красиво. Но выйти вечером ко всем со своим детищем, которое теперь было ему еще дороже и любимей, было страшно. Может, даже страшнее, чем пытки и угроза казни. Там опасность грозила телу, а здесь – самому тайному, уязвимому, даже нежному, что у него, оказывается, тоже было: душе. Вепрю потребовались все клятвы Зяблика, что песня у него классная, пара больших кружек пива и вся смелость, что у него была.

Обычно у общего костра на околице Светлого, над Зеркальным, пел Ворон, у которого был самый красивый голос и самая лучшая гитара. В его отсутствие пели Синица, Козодой и Пеночка, девушка-полукровка с нежным голоском. Сегодня, придя сюда с гитарой, Вепрь онемел и сидел, вцепившись в нее, слушая Синицу и его любовные вирши, посвященные абстрактной красавице, и мечтая исчезнуть. Но Зяблик не дала, привлекла к нему всеобщее внимание, указав: