Роман Аментиус - Хроники Света. Долина людей. На пороге большой войны. Часть первая

Деревенька эта была совсем рядом с Имперским городом, ну тем, который, значит, в центре Империи был. Понимай, столица этих бандюг. И одной из первых попала эта деревня под так называемый протекторат Империи. Бандюги как бы защищают их от всех опасностей. А деревня должна платить оброк, также должна разрешить разместить гарнизон и обслуживать ближайшие заставы на Большом тракте и других дорогах. И деревня эта уперлась. Хотя и Угрюм бы уперся, если бы ему предложили за защиту отдавать половину всего заработанного. Вот такие условия предложили, драконовские, как тогда казалось. Сейчас -то все платят и не жужжат. Но староста той деревни упертый был старикан. Сказал нет, послал посланников Империи далеко и надолго, да еще и поколотили их старейшины. Надо признать, что глупые они были, эти старейшины. Если Вины завоевали города, что там им какая-то деревня? Или, быть может, и не глупые, а тупо пьяные. Элю перед переговорами выпили несколько бочек. Для храбрости, видимо. Вот и расхрабрились. На свою голову и на головы свободного отряда. Вот и пришлось отряду Угрюма воевать. Хотя какая там война? Бойня это была. Вечером послали послов куда подальше, а с рассветом деревню окружили солдаты Империи и начали методично ее вырезать. Просто заходили в каждый дом и убивали всех. Детей, женщин, стариков, всех, кроме мужчин. Тех вязали и сгоняли к ратуше.

Отряд Угрюма дал бой. Свой первый и последний реальный бой с многократно превосходящими силами противника. До этого приходилось разве что пьянь разнимать, угонщиков скота ловить да мелкие банды отгонять от деревни. А тут реальный бой с серьезно подготовленным противником. Рассказывать там особо и нечего. В отряде двенадцать бойцов, а имперцев было около сотни. Отряд забаррикадировался в ратуше. Отстреливали имперцев из бойниц луками и пращами. Перебили ну, может, сорок имперцев. Тогда эти гады сделали все просто и гениально – подожгли ратушу. К тому времени к бандитам подошло подкрепление. На главной площади их была тьма. Они начали окружать пылающую ратушу.

Лейтенант отряда тогда и сказал, что все, мол, отвоевались, будем умирать. Но нужно дать знать о случившимся Клису. Гонцом назначил Угрюма. Угрюм, конечно, упирался. Так было принято в Клисе, что отряд отрабатывает контракт до конца, до последнего бойца, до последней капли крови. Но лейтенант перебил Угрюма и сказал, что тут дело уже не в контракте. Скоро и в Клис придут имперцы. А в Клисе приказ есть приказ. Его необходимо исполнить, чего бы это ни стоило. А уже потом можно оспорить, на базе, в казарме. Но всем было ясно, что никто кроме гонца в Клис не вернется. Так что и оспаривать приказ смысла уже не было.

Пока еще имперцы не успели окружить ратушу, Угрюм вышел задним ходом, крался все больше огородами к окраине деревни. Он понимал, что там, в ратуше погибают его боевые братья. Выбираясь из деревни, он видел, как режут имперцы ни в чем не повинных мирных жителей. И ничего не мог сделать. Был приказ – в бой не вступать, добраться живым до Клиса. Наверное тогда, Угрюм и стал Угрюмом. По крайней мере, после той бойни он практически перестал шутить и улыбаться. Угрюм видел, как бойцы его отряда выскочили из горящей ратуши следом за лейтенантом и вступили в неравную схватку с прибывающими силами имперцев. Две девчонки остались прикрывать отряд из горящих окон ратуши. Они стреляли из лука очень быстро, но и это не могло спасти отряд. Краем глаза Угрюм заметил, как одна из девушек выпрыгнула из уже горящего окна второго этажа. И все это было тщетно. Хотя, почему? Его отход отряд прикрыл. Угрюм выполнил приказ, бежал, полз, крался, замирал, но в бой не вступал.

И лишь на окраине деревни не смог он удержаться. Услышал девичьи крики из дома. Стало ясно, что там имперцы пришли не только убивать. Угрюм влетел в дом. Два имперца держали еще девочку, ну лет одиннадцати примерно. А третий залез на нее сверху и возился со своими портками. Уроды… Погань имперская… С каким-то черным удовольствием рубанул Угрюм несостоявшегося насильника мечом по шее. Голова как соломенный мяч покатилась под стол. Да, боец отряда должен убивать без сомнения, без страха, но и без удовольствия, с сожалением о прерванной жизни. Но только не в такой ситуации. Не было ни капли сожаления. Собаке собачья смерть. Угрюм хотел бы убить того урода еще раз, и еще. Что, к сожалению, было невозможно. Быстрыми движениям меча он прикончил двух других имперцев. Те даже и не сообразили, что случилось, просто тупо провожали взглядами катящуюся голову их сообщника. И тут же умерли. Эта схватка немного отрезвила Угрюма, жажда крови отступила. Быть может, он был в состоянии берсерка? Ему показалось, что все произошло молниеносно, словно три имперца издохли практически одновременно. Их пытались научить входить в состояние танца смерти. Но только взрослые, зрелые бойцы, говорят, могли это делать. Угрюм не мог. Раньше не мог. А в этот раз? Быть может… Или это просто была жажда мести, за отряд, за эту вот девчонку, за убитых деревенских жителей. Было ясно, что, если девчонку оставить тут, до нее доберутся имперцы. Да и не позавидуешь ей: за убитых Угрюмом имперцев придется отвечать ей. Угрюм кивнул головой в сторону двери, чтобы не шуметь. Девчушка поняла без слов. Она уже не плакала. В глазах ее была какая-то спокойная отрешенность.

Угрюм не понимал этой жестокости имперцев. Хорошо, ну дали вам приказ всех уничтожить в деревне. Приказ, безусловно, пакостный, но в каком-то смысле понятный. Скорее всего, они хотели этой вырезанной деревушкой пресечь всякие попытки сопротивления других пока еще непокорных поселений. Но вот к чему эта животная жесткость? Зачем же детей насиловать? Да и в целом никогда не понимал Угрюм человеческой жестокости. Даже его профессия – проявление жестокости – он был профессиональным воином. Почему люди не могут жить спокойно? Без насилия? Без войн? Как бы хорошо было жить в мире, где даже слова война не было бы. Но раз таков уж тот мир, в котором живет Угрюм, он был рад, что он оказался на правильной стороне. На стороне Клиса, где свобода и человеческое достоинство ценились, уважались и защищались. Пусть только сунуться в Клис эти бандюги, будет Угрюм уничтожать их как бешенных собак. Где-то в глубине души Угрюму даже хотелось, чтобы между Клисом и Империей завязалась война. Тогда стерли бы свободные отряды эту погань имперскую с лица Долины.

Угрюм усилием воли заставил себя перестать философствовать. Не время сейчас для этого. Присмотрелся к девчушке. Совсем еще юная, больше ребенок, чем девушка. Симпатичная. Рыжая, огненно-рыжая, даже ближе к красному, с фиолетовыми раскосыми глазами. Маленький острый чуть вздернутый носик. Россыпи веснушек на щеках. Очень она походила на бельчонка. Вот только ее взгляд не подходил ее детскому личику. Взрослый взгляд, настороженный. Бедный ребенок! Такое-то пережить в ее возрасте…