Андрей Буторин - Сильнее боли

На кладбище тоже молчали, но тут это вроде как было и к месту. Постояли возле могилки («А памятник-то с крестом», – отметил Тарас), помянули пирожками и чаем из термоса.

Тронулись назад. И вот тут-то оно и случилось!..

Тарас шел позади Катерины, отстав метра на три. Думал все о том же и смотрел невольно на красивые черные Катины волосы, ровную спину, тонкую талию, изумительные в своем совершенстве ножки. Смотрел хоть и сзади, но, как говорится, без задней мысли. Просто любовался. Как вдруг – накатило. Неожиданно, словно и впрямь обрушилась на него невесть откуда взявшаяся волна. Все мысли разом вымыло. Зато появилась одна. И не просто появилась – ворвалась, вспыхнула, завладела Тарасом безраздельно, не давая возможности ни обдумать ее, ни проанализировать, ни принять какое-либо решение. Сама мысль и являлась решением, точнее, приказом: «Взять ее!»

Тарас в два прыжка настиг Катю. Прыгнул на нее сзади, повалил, подмял под себя, начал сдирать платье. Из Катиных глаз исчезли янтарные искры. Да и цвет их почти изменился, из зеленовато-болотного став почти карим, словно пелена боли затмила то светлое, что жило в них.

– Зачем? – прошептала Катя, почти не сопротивляясь.

А Тарас и сам не знал – зачем. Он просто действовал, подчиняясь приказу. Он не мог сейчас размышлять, только наблюдал, будто со стороны, малюсеньким краешком едва мерцающего сознания. И то, что он видел, ему очень не нравилось. Нет, не просто не нравилось – он был в ужасе. Но ничего поделать не мог. Руки его, тело – все сейчас жило отдельно от него, не обращая на хозяина ни малейшего внимания. Да и кто сейчас настоящий хозяин этого тела? Колдун? Теперь уже ясно, что нет. К тому же не стал бы отдавать дядя Матвей такой дикий приказ – насиловать собственную дочь. Другое дело, если бы на ее месте была Галя.

Галя!.. Имя ее вспыхнуло в мозгу Тараса пульсирующим алым неоном. Возник перед глазами милый образ, и сейчас Тарасу казалось, что это не его парализованное сознание наблюдает за происходящим, а именно Галя. Стало так плохо, что Тараса затошнило. Неудержимо, до спазма в желудке. А еще – заболела голова. Той самой, привычной уже болью. И боль эта, как ни странно, помогла. Она словно экраном прикрыла в мозгу источник, генерирующий чужие приказы. Тарас ватными руками сумел оттолкнуть Катерину и повернуться набок. Его тут же вырвало. Затем еще и еще. Пирожков в желудке было мало, и он продолжал блевать желчью. Но как ни плохо чувствовал себя Тарас физически, он испытывал огромное облегчение. Он сумел! Он вновь сумел справиться с этим! Любовь к Гале победила и на сей раз. И пусть разрывается голова, пусть выворачивается желудок – это теперь не имело значения.

Хоть и не мог сейчас Тарас рассуждать последовательно и здраво, он все равно уже был уверен, что единственным оружием против обрушившегося на них с Галей зла является любовь. Пусть не взаимная, все равно. Хватит и его любви. Он защитит ею и Галю, и Костю. Да и сам, бог даст, со своими напастями справится.

Катя натянула платье, связала друг с другом обрывки полуоторванного подола. На сидевшего поблизости Тараса она не смотрела, но на лице ее не читалось гнева, обиды – ничего похожего. Скорее, девушка была опечаленной, озадаченной, не более того.

– Катя, прости, – окликнул ее Тарас. – Это не я.

– Я уже поняла, – ответила Катерина. – А жаль…

– Жаль?! – Тарасу показалось, что он ослышался. – Ты… это сказала?

– Не обращай внимания, – повернулась к нему наконец Катя. – Прости.

– Это ты меня прости, – поднялся с земли Тарас.

– Но это ж не ты был, – улыбнулась Катя.

– Не я. Это то же самое, что у Гали. Я так думаю. Почти уверен. Ты проверить можешь?

– Давай посмотрю.

Катерина приблизилась к Тарасу вплотную. Настолько близко, хоть и не касаясь его, что он почувствовал тепло ее тела. А также – вспыхнувшее желание. Но уже не понять – «наведенное» или вполне естественное. Возможно, и то и другое. Голова продолжала болеть. Но Тарас держал перед глазами, словно икону, Галин образ, и ему удавалось смирять рвущиеся наружу инстинкты. Или приказы неведомого «властителя». Тарасу не хотелось в этом разбираться.

Катя опустила к его голове ладони. Медленно поводила ими, зажмурив глаза. Одной ладонью накрыла затылок, едва касаясь волос. Повела ее вниз, к основанию черепа, задержала в районе шеи, опустила вдоль позвоночника до лопаток. Где находятся Катины руки, Тарас ощущал буквально кожей. Казалось, от них исходит некое излучение, какое-то особенное тепло, проникающее вглубь. И даже не в тело, а еще глубже, куда простому смертному хода нет.

Он потерял счет времени, но по его ощущениям прошло не меньше десяти минут, как резко вдруг перестала болеть голова, а еще через мгновение Катя сказала усталым голосом:

– Всё.

В Галиной голове царил хаос. Там, приближаясь, кувыркалась земля и, удаляясь, вращалось небо. А еще – кто-то выл. На одной стремительно нарастающей ноте, столь неестественно и жутко, что лишь смерть казалась спасением от этого пронзительного воя.

Но смерти не было. Была темнота. Оборвался вой, но его место тут же заполнилось болью. Она была везде и во всем. Она была всем. Она была сильнее всего. Вся темнота и внутри, и вокруг нее как раз и была этой болью. Но если свет еще бы мог оказаться сильнее тьмы, то ничего не могло стать сильнее боли.

Потом темноту-боль, не смешиваясь с ней, наполнили звуки. Они походили на музыку, но только невообразимо чуждую, которая несла с собой не успокоение, а обещание гибели и ужасала не этим роковым обещанием, а именно своей непонятностью.

Затем в темноте появились столь же темные дыры. Казалось, их невозможно увидеть, но Галя видела. Потому что это были не просто дыры, а глаза. Немигающие, пустые, бездонные. Нечеловеческие. Они смотрели сквозь Галю в бесконечность и в вечность. И под воздействием этого невидящего, пустого взгляда она стала медленно таять, превращаясь в ничто и во всё. Но даже у вечности оказался край. И Галя сорвалась вдруг с этого края и вернулась.

На нее опять смотрели глаза. Но это были живые, человеческие глаза зеленовато-рыжего цвета с янтарными, словно осколочки солнца, крапинками внутри. Глаза излучали тепло и покой. От их мягкого взгляда и Галино тело, бывшее недавно чужим, стало вдруг снова своим, тоже теплым и мягким. Неудержимо захотелось спать. Она не стала противиться желанию, да, наверное, и не смогла бы.

А заснув, она снова увидела глаза. Огромные, синие, как вечернее небо, глаза Кости.

– Мамочка, – послышался родной голосок. – Когда ты приедешь? Я соскучился.

– Скоро, котеночек! Скоро, мое славное солнышко, – ответила Галя. И проснулась.