Оксана Демченко - Воин огня

– В некотором роде, – осторожно признал гратио.

– Значит, ты первый в народе махигов маави! – Банвас от полноты чувств припечатал ладонь к столешнице со звонким шлепком. – Я ловок! Ай да я! Не отвертишься: я твой ранва. Я тебя кормил, я тебя носил, я добыл тебе новое одеяло. От тебя уже никуда не денусь, и…

Банвас замолчал, глядя, как в дверь проскользнула Шеула, огляделась, моргая и щурясь, растирая пальцами ноющие от боли виски. Прошла, нырнула под руку Магуру и уткнулась лбом ему в плечо. Немного посидела, вздохнула свободнее, снова огляделась.

– Что-то плохое случилось? – уточнила мавиви, хмурясь и спрашивая в первую очередь Гимбу.

– Люди моря украли Чара, – виновато повел плечами Гимба, словно именно он и недоглядел. – Совсем украли. Корабль у них имелся возле нашего берега, стоял наготове, так мы все решили.

Шеула вздрогнула, прикрыла глаза и затихла, щекой прижимаясь к плечу названого деда. Плотнее оплела пальцами лоб, потерла виски, морщась и даже шипя сквозь зубы. Распахнула свои синие глаза, темные от беспокойства, слепо вглядывающиеся в даль.

– Ветер от берега, – отрешенно, без выражения сказала она. – Давно, с прошлой ночи. Далеко ушли, я плохо слышу море, не знакома с ним, край асхи не отзывается родственно. Мало понимаю, мало вижу. След остается, этот след я и позже укажу, вполне надежно, его мир помнит.

Мавиви поникла на плечо Магура и задышала часто, тяжело. Гимба взволновался, добыл воды и передал большую чашку через стол, сведя густые брови и буравя взглядом мелких темных глаз то вождя, то Сагийари. Не дождавшись немедленного их решения, сам заговорил:

– Мы построим корабль, и бледные на том берегу станут еще бледнее, Шеула. Мы их вразумим и вернем Чара. Ты мне-то верь, я сказал, что построим, так оно и будет, даже если все прочие откажутся.

Мавиви фыркнула в плечо деда и кивнула. Обещаниям хакки она верила и видела: даже жена вождя смотрит на него с надеждой и уже без слез на глазах…

– Я подобрал ствол секвойи для корпуса корабля, – решил продолжить рассказ Сагийари. – Старейшина леса упал пять лет назад, лежит в полукилометре от берега, на холме, ствол неплохо просох, и оттуда его, полагаю, посильно стащить в воду. Долбить древесину долго, я опасался, что мы и до зимы не управимся. Насколько ранва Магур ускорит работу, я не рискну заранее угадывать. При должной удаче, если…

– Мы пойдем туда немедленно и начнем теперь же. – Глаза мавиви блеснули упрямством. – У меня два ранвы, и мы справимся быстро. Дедушка…

– Заседлаем Шагари, усадим тебя верхом – и вперед, прихватив с собой все счастье, даруемое пегим, – серьезно кивнул Магур, наблюдая, как Гимба взвешивает в руке мешок с батаром и взглядом оценивает последний окорок.

– Суеверия, – робко улыбнулась мавиви. Но поверила деду, обретая цель на ближайшие дни и надежду – на все последующие. – Счастье нельзя приманить.

– Конечно можно, – строго возразил Джанори. – Счастье пегого коня велико, поскольку мы все радуемся и обретаем уверенность, глядя на него. Так что идите, седлайте и…

– …с белой ноги, – басовито рассмеялся Банвас.

Вождь кивнул и поднялся с табурета, чтобы проводить мавиви. Долго смотрел с крыльца, как седлают коня и как пегий, возмущенно фыркая, шагает прочь по улице Секвойи, нахлестывая себя хвостом и кося глазом по сторонам: давно пора появиться Ичивари, признанному и несравненному хозяину, другу, обладателю несметных запасов лепешек, сладкой свеклы и ласковых слов… Напрасное ожидание.

– Что ты хочешь найти в записях? – негромко уточнил Магур, возникая тенью за спиной.

Вождь без удивления обернулся: он знал за отцом это умение появляться вовсе не там, где ждут, и задавать внезапные вопросы, касающиеся важного. Он, ранва, должен бы уйти вместе с мавиви, но он же – вождь и отец вождя – не может покинуть город, не понимая происходящего и не дав сыну возможности хоть с кем-то разделить свои сомнения и выслушать либо одобрение, либо разумные замечания. Сейчас, конечно, необходимо понять: что есть в записях и надо ли тратить на них время. И как иными способами пролить свет на прошлое серенького, исключительно неприметного Маттио Виччи, вечно вздрагивающего, сутулого старика.

– Кто он, когда пришел к нам, где жил и с кем был знаком, – отозвался Даргуш. – Эти детские записи наивны и на первый взгляд бессмысленны. Но вдруг именно их важно было уничтожить? Дети писали обо всем минувшем, что помнили их деды. И новое добавить не забывали. Велик ли их опыт? Однако же каждый незнакомец – тайна, а всякий бледный подозрителен. Пусть мы вот-вот назовемся единым народом, но прошлое быстро не изжить. Тот, кого мы знали как Маттио, пришел в столицу и был принят, он принес письмо от вождя племени абава. Теперь я пытаюсь с помощью пажей установить: что помнят о нем на прежнем месте? Что известно о неожиданных передвижениях иных бледных и смуглых. Охота, растянувшаяся на всю зиму, переезд из одного селения в другое, несчастные случаи… Я составил довольно длинный список, потому что не желаю дать людям моря возможность жить среди нас и уродовать зеленый мир, его обитателей и его законы. Если бы этот Маттио не проявил себя теперь, пусть и столь страшно, он мог бы похитить Шеулу.

– У меня всего один внук в мужской линии, – нехотя выговорил Магур. – Но ты прав… Тяготы плена следует принимать мужчинам. Бледные сломали бы девочку, выясняя истоки дара мавиви и требуя власти над духами во имя войны.

Даргуш обернулся к отцу, и складки у губ обозначились резче, делая лицо жестким, хищным.

– Я готов поверить в полезность казней, как уже было однажды, если только неизбежность насильственной смерти уберет с нашего берега предателей. Нет ничего страшнее и подлее удара в спину.

Магур немного помолчал, хмурясь и оценивая услышанное. Глянул вслед мавиви: пора догонять… Значит, времени на долгие разговоры нет.

– Дар, все разумно и правильно. Но я теперь ранва, и порой мне делается доступен какой-то иной путь разума, не принадлежащий логике, – вроде бы чуть удивляясь, вздохнул Магур. – Я осознал еще один признак людей, отринутых миром. Увы, подобным образом ощущают себя и просто больные, важно научиться отделять одно от другого. Тут я бы поверил мнению Лауры.

– Что за признак?

– Они мерзнут, Дар, – с долей презрения шевельнул плечами старый вождь. – Родство с духами и миром дает нам немало: одних делает мавиви, иным отмеряет чуть меньше, позволяя жить в свое удовольствие и не тяготиться сохранением висари ежедневно. Но все мы, настоящие махиги, не понимаем суровости мороза за перевалом. Здоровяк из новоявленного рода дуба бледен до того, что щеки его розовы, отмечены рыжими пятнышками. Он совсем особой породы, северной, вроде бы чуждой зеленому миру, но в прошлую зиму этот «дуб» потерял шерстяную рубаху и не стал искать, не нужна… А сын сестры вождя Ичивы мерз на охоте уже восемь зим назад. Я запомнил, но не придал этому значения.