Елена Самойлова - Змеиное золото. Лиходолье

– А вот сейчас узнаем.

Я вздрогнула, услышав у себя за спиной высокий женский голос, и едва успела зажмуриться, как чьи-то пальцы грубо сдернули с моего лица повязку, неосторожно зацепив одну из тонких косичек, кое-как собранных лентой на затылке. Слепота обрушилась резко и неотвратимо, как будто кто-то захлопнул в моей голове ставни, отрезавшие от яркого солнечного света. Я неловко качнулась, ощупью ухватилась за Искров пояс мгновенно вспотевшей ладонью и едва удержалась, чтобы не обернуться и не окинуть шассьим взглядом ту, что умудрилась неслышно подобраться со спины даже к харлекину.

– Гляди-ка, и вправду слепая, – произнес тот же самый женский голос, и моего подбородка осторожно, едва ощутимо, коснулась холодная, будто неживая ладонь. – А так уверенно по дорожке спускалась, будто зрячая.

– Провожатый хороший, – отозвалась я, отодвигаясь прочь от неприятного прикосновения. – Верни ленту, не хочу пугать людей пустым взглядом.

– Нас не испугаешь, милая. – Голос насмешливо взлетел, став неприятно тонким, чуть визгливым, режущим слух. – Мы честных людей не боимся, а уж слепых и подавно. Но вот скрытничающих, прячущих глаза за повязкой опасаемся. Так что если не хочется под елкой мерзнуть – будь добра ходить как есть.

Я молча кивнула, стиснула пальцы на Искровом локте и неуверенно шагнула вперед, на краткое мгновение ощутив на лице прикосновение влажного, прохладного тумана. Пахло речной тиной, болотом и камышами – наверняка не все озеро осушили до конца и где-нибудь посреди высокой жесткой травы до сих пор скрывается небольшой прудик, оставшийся на месте глубокого омута, илистой чаши, которую ромалийцы называли «русалочьей постелью».

– Ночевать у нас будете, – раздался уже однажды услышанный голос худого мужика с топориком на поясе. – Вы на дочку мою не держите обиды – время сейчас нелегкое, неспокойное. Вот и одергивает она каждого встречного-поперечного, что к нам в Овражье заглядывает.

– Везде сейчас нелегко, а спокойствия даже в Новограде не сыщется, – усмехнулся Искра, ловко поддерживая меня за пояс, когда я неловко споткнулась о вывернутый из земли камешек, больно ушибив большой палец на ноге даже сквозь крепкий башмачок. – Но со слепых там повязки среди бела дня не снимают.

– Нечисть там тоже не у всякого двора встречается, – в тон ответила девушка, а потом сунула мне в ладонь скомканную, чуть влажную от пота полотняную ленту. – Ты не подумай, чужого мне не надо, но вот за свое я буду драться. И не важно, с человеком или с нечистью. Понятно?

– Отчего же не понять, – легко согласилась я. – Своя рубашка ближе к телу.

– Вот и умница. – В голосе девушки послышалась усмешка. – Тогда добро пожаловать, раз пришли. Людям здесь всегда рады.

Тихо стукнулись, закрываясь, створки ворот за нашими спинами, и только тогда я осознала, какая же в деревне стоит тишина. Не мертвая, навроде той, что я слышала в Загряде, когда все звуки будто отсекаются, другая, но все равно неправильная. Птичьи трели доносились еле-еле, как через плотное стеганое одеяло, людские голоса звучали тише, приглушенней, чем у забора. Единственный звук, раздающийся звонко и чисто, – журчание воды где-то неподалеку. Громкое и уверенное – словно бойкий ручеек пробивается из земли чистым студеным ключом, переливается по узкому неглубокому руслу, скатывается по небольшим камушкам-порожкам…

– Здесь ступеньки. – Голос харлекина тоже стал глуше, ниже и раскатистей. Нижний конец палки, которым я прощупывала дорогу на шаг перед собой, стукнулся о высокое крыльцо. – Дом на сваях, так что подниматься подольше, чем в обычную избу.

Одна ступень, другая – всего я насчитала восемь. Высоковато получается, хотя, если вспомнить, что домик этот стоит на «курьих ножках», – то в самый раз.

Переступить через низкий порожек, о котором меня так же предупредил харлекин, – и под ногами оказался плотный коврик. Запах свежего хлеба и подгоревших капустных листьев, сухих травяных сборов и нагретого на солнце смолистого дерева. Горница с печью.

Искра осторожно усадил меня на лавку, развернул к столешнице и положил мои ладони на прохладную глиняную кружку с выщербленным краем.

– Пей, хозяева молоком поделились.

– Спасибо. – Я улыбнулась этим невидимым хозяевам, стучащим за спиной какой-то кухонной утварью.

– На здоровье. – Голос девушки, неласково встретившей нас на входе в деревню, слегка потеплел и уже не звенел перетянутой струной. – Вечером баньку истоплю, помогу тебе волосы промыть от пыли. И какой только изверг такую красоту в степняцкие косички заплел, а? Куда муж-то смотрел?

Вопрос остался без ответа. Я глотнула холодного, чересчур жидкого, будто разбавленного водой молока с легким, почти неощутимым травянистым привкусом и кое-как расправила сведенные плечи.

Искренне надеюсь, что ощущение взгляда, упорно сверлящего спину меж лопаток, мне всего лишь почудилось. До Лиходолья еще далеко, но после Загряды я не верила, что Орден Змееловов может поддерживать порядок в Славении. Что он может хоть что-то, помимо уничтожения «откупных жертв» и поиска шассьих гнезд.

Впрочем, нам ли с Искрой бояться чудовищ?

Сквозь узкую щелочку в неплотно прикрытых ставнях был виден лишь заливной луг и кусочек огорода, на котором тянулись к небу широкие венчики подсолнухов. Солнце уже скрылось за деревьями, но последние, уже почти не греющие, закатные лучи еще заливали светом домик, в котором нам разрешили остаться на ночь. Комнатка под самой крышей была крохотной, душной, со скрипучим полом и очень низким потолком, под которым даже мне приходилось ходить, склонив голову, чего уж говорить о более рослом харлекине. Где-то шуршали мыши, пахло пылью, сеном и совсем немного – сыростью и речной тиной.

Деревня как деревня. Тихая, спокойная и малонаселенная. Разве что чем ближе к Лиходолью – тем подозрительнее и недоверчивее жители к пришлым людям, и если раньше на нас с Искрой лишь косо смотрели, то в Овражье дошли до требования снять повязку с глаз слепой. Интересно, что будет дальше? Требование выпить заговоренной воды с солью, прикоснуться к холодному железу и на всякий случай послушать музыку дудочника, если, конечно, таковой каким-то чудом окажется в караване или городке?

Я невольно улыбнулась, пытаясь представить себе смельчака, который рискнет потребовать у Искры выполнения какого-нибудь суеверного обряда, призванного отгонять нелюдь. Сомневаюсь, что харлекин будет кувыркаться через нож, доказывая, что он не обрастает волчьей шерстью под полной луной…

– Ты здесь, пришлая? – Звонкий, высокий девичий голос неожиданно раздался внизу, под комнатой. Доски тут тонкие, плохо подогнанные – при желании можно переговариваться через щели, а уж с таким голосищем, как у дочки деревенского старосты, и подавно.