Юлия Федотова - Враг невидим

– Ах, да боги с ним, с военным делом! Оно не входит в обязательный государственный минимум, без него можно временно обойтись, наг о ните во втором триместре. А без естествознания мы пропадём. Так что сразу после выходных приступайте. Нагрузка довольно большая, по двенадцать часов в неделю у мальчиков и у девочек…

– У девочек! Естествознание! Ох! – это вырвалось невольно, не помогла даже армейская привычка никогда не перебивать старших по званию.

Отчего-то большинство людей склонны считать юных девиц из хороших семей невиннейшими созданиями, не имеющих ни малейшего представления о скрытых сторонах взрослого мира. Но у Веттели был друг (погиб под Каали), у которого он нередко и подолгу гостил на каникулах. А у друга имелись многочисленные сёстры, у сестёр – подруги. С тех пор Веттели знал совершенно точно: когда речь заходит о пестиках и тычинках, эти юные особы понимают гораздо больше, чем следует.

Причину его сомнений профессор угадал сразу, должно быть, тоже не обольщался на счёт своих учениц.

– А мы поступим так, – придумал он. – Вести занятия у двух последних курсов попросим мисс Фессенден, думаю, она не откажет. А с младшими вам будет легче. Согласны?

– Так точно… то есть, согласен, сэр.

Мысль о том, что они с Эмили на какое то время станут коллегами, приятно согревала душу.

Школьная жизнь постепенно входила в привычную колею, и три недели спустя ему уже смешно было вспоминать, с каким беспокойством он шёл на первый урок к девочкам…

Тут, ясности ради, следует заметить, что эксперимент по совместному обучению, которым школа Гринторп так гордилась, не деле заходил, прямо скажем, не слишком далеко. По сути, это были две школы, объединённые одним названием, общим зданием и хозяйством, общим руководством и, отчасти, общими учителями. При этом девочки занимали левое крыло замка мальчики – правое, в каждом были свои жилые и служебные помещения, свои классные комнаты. И уроки для мальчиков и девочек проводились отдельно. Даже внутренний двор школы был предусмотрительно перегорожен пополам чугунной оградой, по мнению Веттели, чисто символической. Хоть и была она выше человеческого роста, но если и служила для кого-то препятствием, то, единственно, для учителей. Ни мальчикам, ни даже девочкам не составило бы труда его преодолеть. Младшие могли легко протиснуться меж прутьев, старшим ничего не стоило перелезть в е рхом, используя в качестве удобных ступеней многочисленные кованые перемычки и завитки. Правда, за недолгий срок пребывания в школе, Веттели ещё ни разу не видел, чтобы дети такой возможностью воспользовались. Зато однажды, после заката, когда обе половины двора опустели, он, прогуливаясь перед сном, наблюдал прелюбопытную картину, как, зажав в зубах ручку своего саквояжика, лезет через забор мисс Фессенден, собственной персоной! Перемахнула, лихо соскочила и испуганно ойкнула, заметив посторонний взгляд. Но узнав «коллегу», сразу же успокоилась. «А! Это вы! А я-то подумала, вдруг Коулман. Он обязательно рассказал бы начальству, вышло бы неловко, – выпалила она, а потом сочла нужным объяснить своё неожиданное поведение. – Саргасс опять в городе, пора делать обход в изоляторе для мальчиков, там четверо с ангиной, центральное крыло уже перекрыли на ночь, а я, как назло, потеряла свой ключ. До прислуги пока-а ещё докричишься. Вот я и решила того… напрямик. Вы ведь никому не расскажете, правда?» «Разумеется, нет!» – поспешил заверить Веттели, тогда она благодарно чмокнула его в щёку и поспешила к чёрному, торцевому входу в правое крыло.

Центральное же крыло, тщательно запираемое на ночь, днём служило местом соприкосновения мужской и женской половин школы. В нём, помимо верхних помещений хозяйственного назначения, размещался обеденный зал (но опять же, на два отделения), гимнастический зал, несколько больших парадных аудиторий, учительская комната, директорский кабинет и великолепный зал для торжеств. А ещё – кабинеты со сложным оборудованием: физика, химия и алхимия, магия. И естествознание в их числе. Должно быть, школа посчитала накладным их дублировать.

Веттели этому был рад. В центральном крыле всегда было гораздо тише и спокойнее, чем в боковых, где дети сновали как огненные шары, выпущенные из ствола противоголемной гаубицы. От детей Веттели старался держаться в стороне настолько, насколько вообще позволял его нынешний род занятий. Он с самого начала подозревал, что педагогика – не его стезя, и за три недели только укрепился в этом мнении, не испытывая при этом ни огорчения, ни разочарования, ни беспокойства. Преподавание не приносило ему радости, не вызывало интереса – ну и что? За семь лет он возненавидел и армию, и войну – это не мешало ему считаться отличным офицером. Он привык старательно и честно исполнять то, что должно, а нравится – не нравится – это понятия из какой-то другой, незнакомой ему жизни.

Может быть, именно потому, что у него не было никаких профессиональных амбиций, что он не стремился никому ничего доказывать и самоутверждаться, просто спокойно и по-военному чётко исполнял поручение, всё с первых уроков покатилось ровно и гладко. Чтобы вспомнить школьный курс естествознания, хватило нескольких ночей в библиотеке. Правда, Эмили потом ругалась, что ему нельзя было утомляться, что он опять зелёный как покойник, но ничего, не развалился, случалось и дольше не спать. С учениками тоже не возникло проблем. К третьему курсу их уже успевали приучить уважать командный голос, сам же Веттели за время службы овладел этим инструментом в совершенстве. Прав оказался Токслей: те же новобранцы, не лучше, не хуже. Вполне управляемые, если не впадать с ними в крайности: не делать неоправданных поблажек, но и не требовать невыполнимого. В общем, с парнями он поладил легко, и скоро стал замечать признаки их доброго отношения. Это было приятно.

Но девочек Веттели поначалу опасался, ведь их в числе новобранцев не случалось никогда.

Особенно не по себе ему стало, когда, проходя мимо группы старшеклассниц, услышал за спиной, приглушённо:

– Ой, смотрите, смотрите, кто это?

– Это новый учитель, ведёт естествознание вместо мистера Скотта.

– Ах, какая прелесть! Шарма-ан! Он и у нас будет вести?

– Нет, у нас врачиха. Он только у мальчиков и малышей.

– Ну-у! Почему-у? Такой хорошенький! Вечно нам не везёт! – и, мечтательно, – Ах, если бы его нам поставили, уж я бы тогда…

А в ответ насмешливо:

– Вот именно поэтому нам его и не ставят!..

Да что же это такое! – разозлился он тогда, не то на глупых девиц, не то на себя самого. Как же перестать быть «хорошеньким»? Уж и мантия с шапочкой не спасают! Отпустить, разве, бороду и усы? По школьному уставу не положено. Обриться наголо? Будут торчать уши, выйдет ещё глупее. Ограничился тем, что вспомнил детство – купил в деревенской лавке безобразные очки в металлической оправе с простыми стёклами. Но выдержал в них только один день, потом где-то потерял.