Олег Фомин - Льдом и мечом

«Держитесь за бивни».

Эгорд и Тиморис хватаются за длинные костяные пики на спине Ударага. Щупальца спрута начинают движение, вода превращается в шипучую пену, по бокам вздымаются волны. Эгорд всем телом чувствует перемещение в пространстве, хотя океан везде одинаковый, кажется, стоят на месте. Но оглядывается — скалы стремительно уменьшаются.

Спруты, самые громадные в мире создания, числом около полусотни несутся клином, разрыхляют воду, та гудит разноцветными роями, на каждом спруте — по три-четыре саффла. И во главе этой армии, на острие громадного треугольника, — Эгорд. Даже не верится… Грудь распирает изнутри, в спину дышит непомерная мощь, впереди все залито жидким солнечным золотом.

Тиморис восторженно орет, шея тянется, словно хочет закинуть голову за горизонт, глаза как у голодного кальмара.

Мелкие сожители Ударага — рыбы, скаты, медузки, всяческие моллюски, — вылезают из коралловых норок, актиниевых зарослей, складок ног, резвятся по всей макушке спрута, лезут к людям поиграть, суются в опасные потоки между щупальцами.

Время течет оскорбительно быстро, медовые блики на волнах наливаются клубничным соком, закат прочерчивает небо розовыми трещинами.

Эгорд и Тиморис привыкают к движению, ходят по спруту как по самой надежной из земель, уже не удивляют искристые капли в воздухе, как дождь, только не сверху, а со всех сторон.

Удараг неподвижно созерцает даль все время.

— Мне бы так научиться, — с печальной задумчивостью говорит Эгорд, когда солнечные лучи сменяются лунными, брызги как сотни тысяч крошечных лун.

— Ты о чем? — Тиморис на спине, руки за голову, считает звезды, но из-за мелькающих капель кажется, что звезд в десять раз больше.

Эгорд кивает на Ударага, тот как мрамор, с самого начала пути.

— Вокруг вода, жизнь, день, ночь, все меняется, а он какой был, такой и есть, — поясняет воин-маг.

— Дык меняться же полезно, сам вроде говорил, — хмыкает Тиморис. — Ну, мол, когда меняешься — становишься лучше… или хуже, это уже от человека зависит. Ха! Что, дружище, океан тянет на хилософию?

— Есть такое. Но меняться непрерывно — тоже плохо, никогда не получится достигнуть поставленной цели. Проще струсить перед очередной преградой, сломаться, сказать, а на кой бес мне эта цель. Не-е-ет, такая измена не нужна.

— Тоже верно. — Тиморис хрустит припасенным из крепости яблоком. — Но мы же в пути, никуда не свернули. Не ломай голову, дружище, растопчем этого Загороха как блоху! А там можно и поменяться…

Тиморис бросает огрызок крабу, закрывает глаза, вскоре над шумом волн поднимается храп…

«Путь всегда ломает, — раздается в голове, Эгорд поворачивает взгляд на Ударага. — Вопрос лишь, как разлом срастется. Станешь либо искалеченным уродом, либо новым существом».

Ночью Эгорд просыпается от кошмаров. Во сне душил Милиту, а она улыбалась так, что губы от натяжения кровоточили, нежити не нужен воздух. Закалывал мечом, но та все равно держалась, нежити не страшны раны. Топил, травил, поливал кислотой… А она все улыбалась…

Эгорд смотрит на силуэт Ударага — черное на синем, — на мерцание воды, поляну звезд, пятнистый шар луны, но сквозь реальность проступают те же видения: Милита, кровь на улыбке, бесчисленные попытки ее убить… Эгорд хватается за голову.

Накатывает прохладное спокойствие, миражи исчезают.

— Удараг… Это ты?

«Ты был встревожен. Я погасил твои чувства, тебе не нравилась эта тревога».

— Еще как…

«И я не люблю тревогу, даже чужую. Она проникает в мой разум так же настойчиво, как я сейчас проник в твою голову спокойствием».

— Прости. Сам не знаю, что со мной творится… Хорошо быть спокойным, в голове так ясно. Ты всегда в этом состоянии?

«Почти. Ничего не бывает всегда».

— Тоже хочу такое «почти».

«Если понадобится холодный рассудок, моя ментальная сила в любой миг и на любом расстоянии усмирит твои чувства, просто мысленно позови».

— Спасибо.

Каждый день птицы встречаются реже, на семнадцатый день исчезают вовсе, даже Тиморис обращает внимание.

«Рядом драконы, — объясняет Удараг. — Им тоже нужна пища».

— В общем, новость хорошая, — говорит Эгорд. — Мы почти на месте.

Спруты работают щупальцами как механизмы, ровно и без передышек, страшные хлысты крутятся как мельничные лопасти. Вода перемалывается из сплошной темной массы в пыльны белые фонтаны, монотонный гул действует усыпляюще, словно со всех боков мягкие подушки.

Тиморис сидит, ноги под себя, разглядывает царапины и вмятины на доспехах, одни с довольной рожицей, другие как грозовая туча, третьи — недоуменно, будто не знает, откуда взялись…

— Эх, столько скопилось, — чешет в затылке. — Вот бы вспомнить, где какая загогулина получена! Жаль, нельзя их читать, как буквы, тут хватит на книгу…

— Вообще-то можно. — Эгорд подмигивает. — Есть специальный раздел магии…

— Да ну! — Тиморис подпрыгивает. — Научишь?

— Я его не знаю, но могу поводить по библиотекам, самому интересно.

— Идет! Порубим Захряка в капусту — и в библиотеку. Нет, сначала в таверну, выпьем за упокой бедняги демона, а потом — в библиотеку! По рукам?

— По рукам, — просто отвечает Эгорд.

Вскоре Тиморис лежит в позе поэта, сочиняющего очередной шедевр, кормит кусочками хлеба любопытную живность Ударага, с губ срываются вдохновенные мечты:

— Вот буду с какой-нить принцессой, начнет краснеть, упираться, мол, нет-нет, это же так неприлично, я же леди, мне рано, я только с будущим мужем… — Лицо воина искривляется хитрюще. — А я юбочку-то прочитаю, посмотрю, сколько раз ее задирали, хе-хе! Там наверняка уйма ниточек, надорванных в порыве большой и светлой любви…

Эгорд скрашивает время попытками вслушаться в разговоры саффлов, получается лучше, но лишь на уровне чувств, эмоций, общего смысла. Но и этого достаточно, невероятное ощущение единства, не только саффлов, но и спрутов, даже, кажется, бесчисленных рыбок и моллюсков, что вьются в ногах. И Эгорд — в сердце этой громадной ментальной пирамиды, как в коже толщиной с гору, в ней можно летать и проникать хоть в лед, хоть в лаву, в неведомую черную пустоту — не страшно, ошеломляющая защищенность и уверенность во всем.

Двадцать первым днем атакуют драконы. Огненные, ледяные, ядовитые…

Один черный. Интересно, чем плюется?

Когда раскрывает пасть — вспыхивает белая трещина, проламывает воду. Эгорд падает, остаток сознания бешено сражается с темной мутью в глазах и онемением.

Вот Ямор, только молний не хватало!

Воин-маг шатко поднимается, деревянная рука цапает бивень Ударага.

Саффлы поднимают щупальца. Спруты копируют движения разумных братьев, выстреливают громадные венцы щупалец в драконов.