Олег Фомин - Льдом и мечом

Светлые прекращают огонь, опасаясь задеть кого-то еще, Эгорд спешно освобождает, кидается в погоню, ориентиром служит новая порция стрел и змей с привычным мерцанием фиолета, будь он трижды неладен.

Милита в тюрьме бешеных звероподобных туш, те орут, бьют кулаками в грудь, потрясают алебардами и дубинами, змеи на последних крохах энергии держат натиск. Из немертвой выбегает шеренга пяти светящихся фантомов, кудесница бежит замыкающей, повторяет движения фальшивок, оболочка маны делает неотличимой. Цепочка вклинивается в толпу, шесть сияющих Милит разбегаются кто куда, Эгорд не понимает, где настоящая…

На глаза попадается то одна, то другая, или сразу три…

Призраки искусно фехтуют, сыплют стрелами, мелькают туда-сюда как молнии. Грузные чудища в растерянности, пока сражаются с первыми, в спины бьют вторые, войско редеет. Летуны вообще не могут вмешаться, пехота столь отчаянно машет мечами и копьями, что может ненароком отрубить крылья.

Откуда-то сверху выстреливает черный луч.

Эгорд пробирается на женский крик боли.

Милита ползет по бугристому ковру мертвецов, отбивается от крабов, медуз, кальмаров, прочих саффловых питомцев.

В животе дыра — пытается зарасти, внутри крутится черная пыльная гуща, но тщетно, так и остается черной пылью. Двойники защищают хозяйку, сбегаются все пять, призрачные сабли луков режут, рубят, колют, не пускают, но парящий среди крылатого конвоя архимаг разрывает пространство еще одной линией тьмы, нежить кричит, дыра появляется под горлом.

Эгорд смотрит на архимага непонимающе, но в памяти возникает жрец, хотевший убить спасителей. Ясно: здесь то же самое — выслуживается, помощь в обмен на помилование.

Гримаса паники на лице Милиты сменяется садистской улыбкой. Давится смехом, рот кровоточит черными тучками.

— Как же все надоели! — кашляет, когти вгрызаются в мясо павших воинов. — Я вас всех убью!!!

Милита раздирающе воет.

Поднимаются скелеты. Несчастные жертвы Зараха и его слуг, погибавшие каждый день на протяжении многих лет. Земля копила кости год за годом, а теперь дно словно расцветает кошмарными белыми цветами.

Архимаг атакует вновь, но луч пронзает пустоту.

Милита уже летит в прыжке на Эгорда, израненное серое тело выгибается, лук перехвачен обеими руками, занесен для удара, воин-маг не успевает блокировать…

Немертвая зависает в воздухе.

Позади нее Удараг, сжимает по рукам и ногам щупальцами. Из Милиты валит черная дымная сущность, лук падает, но тело яростно дергается, как муха в паутине, огромный сильный саффл держит с трудом.

Скелетов до жути много, раскапываются, лезут и лезут, твердый вроде бы камень разрыхляется в блестящее зерно. Безоружные и хрупкие, упрямо побеждают числом. Каждого великана облепляют по десять костяных каркасов, жертвы похожи на гигантские шары белых веток.

Эгорд зажимает меч крепче, но тот все равно дрожит. На расстоянии удара качается в диких попытках освободиться Милита.

«Бей, друг!» — врывается в голову мысль Ударага.

Воин-маг колеблется, понимает, что надо, но… между ним и взбешенной нежитью пылает воспоминание: девушка в платье, с ромашковым веночком, плывет в высокой траве, улыбка милая, щемящая… Младшая сестренка… Где же ты?

Эгорд не может решиться…

«Друг, ты должен! Она уже не та, кого ты вспоми…» — мысль обрывается.

Нежить ухитряется извернуться лицом к Ударагу, пасть голодно раскрывается.

Кожа саффла мгновенно теряет влажный блеск, трескается от глубоких морщин, плоть худеет. Милита с ревом втягивает жизненную силу Ударага, тот в черном облаке, засыхает как росток, брошенный в угли, немертвая ломает остатки щупалец.

— Нет!!!

Эгорд вонзает меч в спину Милиты.

Нежить резко разворачивается, Эгорда сносит удар кулака в лицо.

Милита вынимает меч из тела, отбрасывает, краешек сапога поддевает лук, оружие возвращается в руку. Силуэт изящной походкой приближается.

— Не надо было тебя спасать, — шипит Милита.

Бросается как пантера — на четырех лапах, щеки дрожат рычанием.

Эгорд кидает себя навстречу, пальцы впиваются в черную рану живота. Трескучая сеть льда расползается по Милите медленно, но неотступно. Напротив лица Эгорда — страшная пасть, клыки. Пронизывает ужас, чувствуется, как из тела что-то утекает…

Уже видны первые черные пылинки, отрываются от кожи Эгорда, летят в ужасно широкий рот, съедает пустота.

Миг — и перед глазами ледяная статуя.

Скелеты разваливаются, по дну грохот падающих в кучи костей. Боевой гул стихает, полудемоны оглядываются в поисках угрозы, но не находят… Выпрямляются, опускают оружие, взгляды подозрительные, не ждали, что все кончится так внезапно, ищут подвох… Пухлые пылевые скалы неохотно оседают. У многих смыкаются веки, истерзанные воины лечатся тишиной…

Эгорд отнимает руку от ледяного живота. Изваяние Милиты поддается легкому качению, заваливается набок…

Из лабиринта огромных тел выметается Тиморис.

— Эгорд, что тут… ох, Ямор меня… — Сумасшедший взгляд переводится то на осколки Милиты, то на высохшую труху Ударага.

Воин-маг беспомощно собирает ледяные кусочки в воображении, пытается узнать в них прежнюю Милиту: в белом, как облако, платье, танцующую с Витором на холме, где они познакомились…

Мышцы словно подменили какими-то прозрачными водорослями.

К Ударагу подплывают рыбки, медузы, скаты, крошечные акулы… Их меньше, чем Эгорд помнит: кто-то разделил участь хозяина. Существа топчутся, вьются, робко пытаются залезть домой, в ноги, щупальца, веера, но те рассыпаются как сухие листья. Вроде бы тихо, но Эгорд каким-то окраинным нервом слышит их страдания, будто далеко воют собаки. Маленькие создание ложатся рядом, жмутся к останкам Ударага как можно теснее, но в то же время осторожно… Почему-то становится ясно: больше не встанут. Когда хозяин умирает, верный пес опускается рядом и от горя умирает следом.

Эгорд оседает на колени, меч как палочка старца.

Подходят саффлы: один, другой… Неспешно, но все до единого, Удараг исчезает за синей стеной. Затягивается вой, тихий, вкрадчивый, но плавно и неуклонно нарастает, затем на убыль, казалось бы, все, но вот опять наливается печальной мелодией, сильнее… Саффлы оплакивают отца.

Дно заполняется надрывным хором, так обычно поют жрецы света в храмах, хотя нет, не так, иначе бы Эгорд не рыдал. Дрожит, забившись калачом между двумя трупами, песок и кровь липнут к мокрым щекам.

Мутное беспамятство расступается: обнаруживает, что Тиморис ведет его сквозь пассивную толпу.

— Да-а, грустная вышла победа, — вздыхает воин.

Демоны, как прежде, безвольно торчат красными столбами, когти почесывают в затылках, ждут сами не знают чего. Полукровки, похожие на старых вояк, занимаются важными и не очень делами: чистят доспехи, перевязывают раненых, что-то перетаскивают туда-сюда, многие сидят компаниями, играют во что-то золотыми монетами, даже умудрились развести костры, из чего — не понять. Больше всего работы у крылатых: освобождают жрецов, по дну барабанит железный дождь — падают оковы. Летуны курсируют с небес на землю и обратно, опускают прямые белые фигуры.