Сергей Малицкий - Скверна

– Как это не успел? – воскликнула Эсокса. – Изгадил всю долину Иккибу, превратил ее в Сухоту – это не успел? Он что, должен был всю Ки изгадить? От океана до океана? Или одной Анкидой ограничился бы?

– Эх, – вздохнул Касасам. – Моими словами говоришь. Тогда и я не удержался, в разговор влез. И ведь Син не погнушался с сопливым собакоголовым спорить, стал разъяснять. Сказал, что и сам все до конца не понимает. Сказал, что колдун тот великой силы был и что, может быть, он и теперь где-то бродит по дорогам Анкиды или Эрсет. И если бы он встал на какую-нибудь сторону, то большой бы перевес той стороне дал.

– А он, выходит, ни на какой стороне не был? – прошипела Эсокса. – И Сухота, и гибель тысяч, десятков, сотен тысяч людей – это шуточки?

– Вот! – засмеялся Касасам. – Ну точно прямо как я. И Син тогда засмеялся так же, как я теперь смеюсь. Он ведь не спорил с тем, что этот провал у Змеиной Башни, эти, как говорят, Врата Бездны, поганая дыра в земле. Тут ведь как, какую бы ты яму ни копал, если докопаешься до дерьма, то и яма будет поганой. Мы же не знаем, что грозило Иккибу? Может быть, Сухота, самая меньшая беда из возможных? Может быть, из нее вырвалась тысячная часть гадости, да и то с превеликим трудом! Син сказал, что та дыра у Змеиной башни вообще не выход, а вход!

– Вход? – не поняла Кама.

– Есть предположение, что колдун тот пытался исправить покатившуюся по его ошибке или вовсе не по его воле ворожбу, – прошептал Касасам. – Хотел затопить подземелья Донасдогама. Водами озера Ааббу. Но не сумел. Или сил не хватило, или помешали ему. Там же колдун был на колдуне вокруг. Великие мастера. Нынешние им и в пояса не годятся. Они против него ворожбу затеяли, не могли понять, что происходит. Он даже отбиваться от них пытался, имел на это дело некий запас, за неделю, что ли, когда почувствовал что-то неладное, выманил к себе шестерых горожан, из тех, что сами колдовством не занимаются. Говорят, таких тогда еще поискать было надо. Да отсыпал каждому по толике силы камней. По искре. Эту искру на шею каждому и прилепил. Так что не камни сияли у них на груди. Камни Митуту – это совсем другое, совсем. Это такое пламя…

Касасам снова вздохнул, а Кама замерла, затаила дыхание.

– Ну, так и случилось. Шестеро потеснили магов, но среди тех нашелся умелец, вроде даже какой-то угодник, что порубил этих шестерых, как хозяйка рубит морковь под печеную птицу. Время колдуна иссякло, заклинание не удалось, рухнуло то, что рухнуло. До озера Ааббу было еще далеко, и уже никто не сможет пустить его воды в подземелье. И началась Сухота…

– А колдун? – спросила Кама.

– Исчез, – проговорил Касасам. – И где он, кто он, никто не знает. И только когда он исчез, все поняли, что никто не видел его лица. О чем это говорит?

– О чем же? – переспросила Эсокса.

– Что даже великая сила и великая мудрость не обещают непременного спасения от великого дерьма, – негромко засмеялся Касасам.

– Вот уж я не смотрела на эту беду с такой стороны, – задумчиво пробормотала Эсокса. – А у меня из головы не выходят эти рабы. И то, что рано или поздно они расчистят проход в Донасдогама…

– Рано или поздно случается все, что может случиться, – согласился Касасам. – Но это еще не самая страшная беда… Самая страшная беда – это когда те же самые люди, которых сейчас гонят умирать у ворот Донасдогама и в Иалпиргахе, побегут туда сами и будут счастливы, что им позволено умереть именно таким образом. И так может случиться… И скоро…

Касасам молчал минут десять. Но и Кама, и Эсокса лежали рядом с кузнецом, затаив дыхание, потому что догадывались – он сказал еще не все.

– Так будет, – наконец произнес он. – Я это чувствую. И не спрашивайте меня, почему я сижу на месте и почему я не бегу куда-то спасаться. Бог даст мне сил, я отвечу за себя и за своих детей там, где мне за них придется ответить. Каждый отвечает так, как может. Тот парень, который… ярлык которого вы принесли… У которого вы нашли ключики. Ну, мертвый из башни угодников в Кагале. Я ведь знал его. Он был… светлым человеком. Очень светлым. В комнате становилось светло, когда он заходил в нее. И он был очень любопытен. Я и сам страдал от этого в юности, даже как-то ходил в Иалпиргах. С паломниками. С нормальными паломниками, тогда еще было можно. Но он пошел посмотреть туда, когда этого уже нельзя было делать. Я не знаю, что ему пришлось там перетерпеть. Не знаю, что он пережил и как так случилось, что тень Лучезарного пала на него. Да, что бы я ни говорил, это не сказки. Есть такое, есть. Закроешься в темной комнате, ляжешь в постель, накроешься толстым одеялом, забьешься своей песьей головой под подушку, и там понимаешь, что есть такое, есть!

Касасам перевел дыхание, глубоко вздохнул:

– Я не знаю, как он попал в Кагал. Может быть, пробрался как-то в подземелья Донасдогама. Или любопытство туда его привело. Провалился в какую-нибудь расщелину в горах Митуту. И летел до самого дна. А потом выбрался из провала у Змеиной башни и по горной тропе, там она одна, пришел в Кагал. Я даже представляю, как он стоял на горе и смотрел на древний город. Смотрел и понимал, что он вестник его гибели. Все всегда всё понимают. Самые последние мерзавцы внутри себя всё про себя понимают. Очень глубоко. Просто в какой-то момент начинают упиваться этим. А он, наверное, ужаснулся. И ответил за себя так, как может ответить не каждый. Вошел в башню угодника, прислонился спиной к священной стене и умер самой страшной смертью, какая только может быть. Сгнил заживо. Все, дорогие мои, спать. Со мной вы будете еще четыре дня.

В последующую неделю разговоров почти не было. Разве только иногда Касасам бормотал что-то вполголоса. Справа тянулись безжизненные скалы гор Митуту, слева раскинулась еще более безжизненная равнина. Ни зверя, ни птицы ни в небе, ни на земле не увидели за всю дорогу путники.

– Ничего, – бормотал кузнец. – У Кривого и вода есть, и тень, и трава. Там уже полегче. Ближе к югу – полегче. Подальше от ворот Донасдогама, так и полегче. Но эта пустыня только здесь пустыня. Эрсетлатари – великая страна. Великая сила. Те же Поганые Печи – искра против пламени, что пылает в горнах Униглага! А какие мастера трудятся в Чилдао? А какие огромные города в Атере? Два дня надо, чтобы пересечь некоторые из них! Села размером с тот же Лулкис! А в деревнях живет людей больше, чем во всей Карме! По просторам Руфы бродят миллионные табуны лошадей! И так до самого далекого восточного океана! Великая земля, великая. Земля, из которой нет возврата.

Только однажды Эсоксе удалось разговорить кузнеца. В последний день пути она спросила его на коротком привале, что такое Мерифри и что такое Иалпиргах? Касасам долго молчал, потом поднял большой камень и несколько камешков и сказал: