Сергей Юрьев - Нашествие с севера

– Да мы вот только-только с дела вернулись… – начал Крет, причмокивая. На этот раз он решил пить мелкими глоточками, и с каждым из них жизнь казалась ему всё прекраснее, – Заморскую посудину потискали, смуглорожих дюжин пять за борт побросали… Драться ни фига не могут, а туда же… Вот теперь на дне верещат, булькают, рыбкам обед. Люблю рыбок… Ха-ха! – Он постепенно разошелся, и рассказ начал обрастать превеселыми подробностями, о которых он и сам только что не подозревал. Крет, оказывается, лично изрубил на куски половину команды плавучей сокровищницы, а всем девкам, которые ему достались, он вспарывал животы, но они были в таком экстазе, что даже не чуяли боли, а золото в мешки они грузили лопатами, но так до дна трюма и не докопались…

Когда у Крета устал язык, оказалось, что команда «Росомахи» уже расползлась из таверны, кто по домам, кто по борделям, которых в Корсе было не меньше десятка. Он наладился было последовать за ними, но его новые собутыльники в три глотки закричали, что самое время слегка догнаться, но не пить же ту кислятину, которой здесь потчуют.

– А я знаю, где этот прощелыга прячет напитки получше, – сказал один из них сиплым шепотом. – А ну-ка, раздолбаи, отодвинем стол от стенки.

Крет оглянулся, нет ли поблизости кабатчика, который мог бы устроить скандал и позвать городскую стражу. По неписаным законам, притеснять содержателей подобных заведений считалось непростительным преступлением, и даже капитан Симба не стал бы его выручать, влипни он в такое дело. Но кабатчик странным образом куда-то исчез, а Крет, как ему казалось, совершенно протрезвевший, испытывал такой душевный покой, что всё ему было нипочем. Стол отодвинули, и за ним обнаружилась странная железная дверца с изображением четверозубой рогатины, вроде той, которую держит морская дева Хлоя, та, что возвышается на берегу при входе в бухту Корса. Уходя на дело, Собиратели Пены падали перед ней на колени и просили об удаче, а возвращаясь, выбрасывали в море у нее на виду долю добычи, которая ей причиталась. Он вдруг вспомнил, что на этот раз они почему-то забыли поделиться с идолом, и это когда-нибудь может выйти им боком…

– Ага! – Самый упитанный его из новых друзей поддел дверцу Кретовым тесаком, и она со скрежетом начала поддаваться. Из открывшегося проема пахнуло сыростью и темнотой, но это никого не смутило. Кто-то отодрал от стены четырехсвечный светильник, и приятели один за другим стали протискиваться в проем. Когда за ними последовал Крет, дверца сама собой за ними захлопнулась, но и это никого не обеспокоило. Несколько бочонков лежало рядком прямо на земляном полу, и другого желания, кроме как отхлебнуть из каждого, ни у Крета, ни у других не возникло. Черные плащи начали ставить бочонки на попа и выдергивать плотно пригнанные пробки.

– А посуду кто-нибудь взял? – поинтересовался один из них, а Крет вдруг подумал, что до сих пор не спросил их имен и не назвал своего. Да и вообще, какие-то они одинаковые, не отличишь друг от друга…

Кружка, конечно, нашлась, тут же была наполнена из первого бочонка и передана Крету.

– Отпей четверть, – предупредил его тот, что стоял поближе. – А то из остальных не попробуешь – не влезет…

Крет бережно отпил, заботясь о том, чтобы не обделить приятелей, и вручил кружку другому. Запах был полынный, а вкус медовый, хотя нет, не медовый… Подоспела вторая порция, потом третья, четвертая, пятая… И с каждой новой кружкой менялось его состояние: то ему хотелось петь, то вдруг он ощущал в себе немереную силу, то у него вообще пропадали всякие желания, и это было необычайно приятно, то вдруг он решил, что его капитан – тупая кривоногая скотина, вот уж раньше не подумал бы… Когда он поднес к губам пробу из последнего бочонка, у него почему-то промелькнуло странное беспокойство, но это был не повод, чтобы не выпить. Он выпил, и сознание его заволокла тьма. Он увидел что-то вроде сна, где он, могучий и свирепый, внушает ужас всякому встречному и даже тем, кто не видит его.

Когда он очнулся, рядом сидел только один из трех его собутыльников. Он узнал его, хотя всё его тело было покрыто густой черной шерстью, вместо помятого человеческого лица – страшная звериная морда с клыками длиной в человеческий палец, и сам он был настолько огромен, что загораживал не только дверцу, но и всю стенку, за которой была таверна, кислое вино, ворюга-кабатчик, капитан Симба, «Росомаха»… Чудище у него на глазах сжалось, снова приняло облик человека и, по-приятельски подмигнув ему, сказало:

– Теперь ты и сам так можешь…

Тут его обуяла злость, он кинулся было на эту мерзость, преграждающую ему путь ко всему привычному, ко всему тому, что было его жизнью, но вдруг ощутил, как тело его растет и покрывается шерстью и что из его собственной пасти торчат огромные клыки…

– Нет, дружок, теперь тебе туда дорожка заказана, пока солнышко не закатится, – сказал ему оборотень с ухмылкой. – Жжется оно, солнышко-то… Вот ночь настанет, так вместе и пойдем дело делать. А дел теперь у нас много. Ночью работаем, днем отдыхаем… На-ка вот, – оборотень протянул ему золотую бляху со светящимся в полумраке красным камнем, – нашему брату без этого никак нельзя…

Кузнеца Треша по прозвищу Клешня никто не встречал уже лет пять. Да, говорили, был тут такой, из Холмов на заработки приезжал, всё на рябой кобыле от селища до селища ездил, вещи делал добротные, до сих пор его плугами пашем, но и цены заламывал – а куда деваться, в Холмы на ярмарки ездить – дороже обошлось бы…

Лешаки, кто цел остался, обратно в свой лес убежали и не высовывались. Несколько селищ хотели было ополчение собрать, чтобы добить их, но сотник Дан сам старост отговорил: мол, темный народ, лешаки эти, а виновата во всём та девка в черном, да и не девка она вовсе, а от Нечистого, что те оборотни…

Серебра, из того, что выдали им из казны на прокорм, стражники почти не тратили – в любом из встречных селищ они получали кров и стол как желанные гости. Впереди них катился слух, будто какой-то из лордов в своем Холме всех оборотней истребил и послал своих людей добивать их где ни попадя. Они и вправду по пути двух-трех оборотней завалили, но специально за ними не гонялись, разве что старосты очень попросят. А людей в Вольных Селищах пропадало поболе, чем в Холмах. На сходах землепашцы всё спорили, то ли им с продажи зерна бороны да сбруи новые закупить, то ли мечи серебряные припасти. Но мечами здесь толком никто не владел, а на оборотней ходили с осиновыми пиками, но своих теряли дюжину за оборотня, не считая тех, кто без следа исчезал. Из Холм-Итта и Холм-Ала, что по соседству располагались, помощи им не было, да не просил никто… Зря, что ли, от лордов уходили, чтобы обратно в кабалу лезть…