Алексей Верт - Создатель балагана

Ламия немыслимо извернулась, резким движением дернула руку с мечом, а затем отшвырнула Лавраниуса с такой силой, что он отлетел к стене пещеры. Раздался глухой удар, и инспектор застыл без движения.

Тем временем монстр одним взмахом острых когтей вспорол горло Арагунису. Тот упал, заливая кровью орущего младенца. Феломена отшатнулась в сторону и побледнела. Брацис и часть охранников устремились к Ламии, в то время как остальные нерешительно застыли на месте.

Но больше всего за этот отрезок времени, вместивший в себя множество событий, Юлиуса Корпса напугал не вид крови – это было мерзко, но в какой-то степени привычно. Сам монстр, играючи разделавшийся с двумя людьми, тоже не казался чем-то необычным. Мошенник видел ее лицо, упивающееся чужой болью. Язык, слизывающий капли попавшей на подбородок крови. Горящие глаза, предвкушающие праздник смерти.

И это же выражение зеркально отражалось на округлой физиономии застывшего в восхищении Гераклида. Юлиус никогда не видел друга таким и желал, чтобы больше подобного не повторилось.

«Но для начала тебе следует выжить», – напомнил он себе и приготовился к тому, что вскоре придется вмешаться, потому что схватка приближалась к логическому завершению.

Итогом бойни – а иначе это было трудно назвать – стали еще несколько убитых и раненных охранников, а также схвативший в охапку Феломену и отступивший Брацис. «Не иначе как за подмогой пошел», – подумал Корпс и понадеялся, что та прибудет вовремся.

Тем временем Гераклид вынул из рук мертвого Арагуниса ребенка и торжественно, словно приз, понес Ламии.

– Это тебе, богиня, – Аквус почти светился от счастья.

Монстр, вытирая кровь с лица, обернулся и легким танцующим шагом пошел навстречу дарителю.

– Пропал, – прокаркала старуха, о которой Юлиус уже успел порядком подзабыть.

Это фраза, тонкой подаче которой позавидовал бы любой трагик, повлияла на мошенника причудливым образом.

Вместо того, чтобы напасть на Ламию сзади или, схватив в охапку Гераклида, последовать примеру сбежавших, Юлиус Корпс вышел из укрытия.

– Оставь ребенка в покое! – громко сказал он, и эхо разнесло слова по всей пещере.

Мошенник сам не понимал до конца, к кому именно он обращается – к сошедшему с ума другу или жаждущему крови монстру. В итоге остановились оба и одновременно повернулись к Юлиусу.

«Что я делаю? – подумал Корпс. – Кажется, я заразился от Гераклида. Определенно, это признак надвигающейся старости. Того и гляди, я потребую честного поединка, перестану бить в спины, а все нажитое честным путем буду раздавать беднякам. Фавн, видел бы ты меня сейчас – ни за что бы не узнал своего лучшего ученика».

– Поиграем? – спросила Ламия и оскалилась.

Узнавать, во что именно с ним хотят поиграть, мошеннику не хотелось, но пришлось. Он не увидел никакого знака, не услышал слов, но внезапно Гераклид с силой подбросил сверток с младенцем в воздух.

Не успев подумать, Юлиус уже бежал к противникам, думая лишь о том, что наверняка должен успеть до того, как младенец ударится об пол. Толкнув плечом застывшего с глупой улыбкой на лице Аквуса, Корпс подпрыгнул и, вытянув руки, поймал сверток с ребенком. Малыш не переставал кричать, но ничего с ним не случилось. И хотя, судя по запаху, ребенок успел обмочиться, от этого он вряд ли умрет.

Вскочив, мошенник пробежал несколько шагов, положил младенца на ровный обломок колонны и развернулся. Это случилось весьма вовремя – прямо на него уже мчался улыбающийся Гераклид. И это зрелище, которое в другой момент могло вызвать лишь смех, внушало опасение.

«Хватит церемониться. Потом разберемся!» – скомандовал себе Юлиус. Шагнув чуть влево, подтолкнул и без того не успевающего остановиться друга. Тот споткнулся, пролетел несколько метров и, едва не напоровшись на меч Лавраниуса, врезался в стену неподалеку от инспектора.

Корпс выждал пару секунд, но Гераклид не пошевелился, хотя вроде бы дышал.

«Может быть, мозги на место встанут», – удовлетворенно подумал мошенник и тут же, холодея, осознал, что за всем этим забыл про Ламию.

….монстр обнаружился на том же месте, где и был до этого. Оскалив игольчатую пасть, Ламия оглядывалась вокруг.

– Как прекрасно, – проворковала она. – А скоро так будет везде. Маленькая разминка перед большим сражением. Стоны раненных, остывающие тела убитых, бесчисленные разрушения. И в конце какой-нибудь герой бросит мне вызов, чтобы перед смертью осознать свою никчемность.

– Герои обычно побеждают, иначе их бы так не называли, – заметил Юлиус, размышляя, есть ли у него хоть какой-то шанс.

– Передашь привет Аиду? – Ламия, не дожидаясь ответа, оказалась возле Корпса и схватила его за горло.

Ощущение было такое, будто туман внезапно стал плотным и обернулся вокруг шеи холодным шарфом. Мороз пробежал по всему телу мошенника, а руки безвольно опустились. Вместе с тем Юлиус заметил, что Ламия изменилась. Теперь перед ним стояла прекрасная девушка с кроткой, чуть игривой улыбкой. До невозможности алые губы на бледном лице. Волосы колыхались, словно волны и, кажется, даже был слышен легкий шум прибоя. В загадочных голубо-зеленых глазах плясали искры.

«Она прекрасна. Гераклид был прав!» – Юлиус представил, что сейчас Ламия поцелует его, и почувствовал трепет в груди.

Резкий, как пощечина, вскрик младенца привел мошенника в чувство. Он увидел вытянутые иглы зубов, подбирающиеся к его горлу.

«В такие минуты, – неожиданно отстраненно подумал Корпс, – говорят, что вся жизнь проносится перед глазами. Всегда было интересно, сколько в этом выражении от правды, а сколько от метафоры…»

…

«…это была очень приятная, полная неожиданностей и побед история. Главный герой ее был замечательным человеком, который, без сомнения, достоин куда лучшей участи, чем та, которая постигла его».

Мысль эта посетила сознание Юлиуса сразу же после того, как летопись жизни пронеслась перед глазами. Этой замечательной фразой он собирался закончить повествование. Наверняка, после нее подданные Аида будут рукоплескать и осыпать Корпса комплиментами.

Но, несмотря на столь продолжительные воспоминания, оказалось, что Юлиус еще жив. Ламия по-прежнему держала свои игольчатые зубы возле горла мошенника, по неизвестной причине остановившись в нерешительности.

Рядом всплакнул ребенок. Гераклид бессознательно что-то пробурчал. Ламия чуть встряхнула головой, сбрасывая наваждение.

«Сейчас будет жрать, – понял Корпс. – А ты, значит, дорогой мой и прекрасный Юлиус, решил податься в искусство прямо перед лицом смерти. Безусловно, Аполлон будет гордиться тобой».

И тотчас эта мысль пробудила в голове картину прошлого, на которую мошенник до этого обратил внимания не больше, чем на остальные.