Валерий Михайлов - Габриэль

Мы много разговариваем. Я рассказываю о своей жизни в изгнании, рассказываю о тебе, она, в свою очередь, всё рассказала о себе. Она даже доверила мне тайну, которую я говорю тебе только лишь потому, что ты умеешь хранить секреты. Представляешь, она – приёмная дочь виконтов Лестер. Настоящих своих родителей она, правда, не знает, но слышала, что её отец – очень знатный человек чуть ли не королевской крови. Вряд ли найдётся много женщин, настолько откровенных со своими будущими мужьями. Теперь я ей буду верить во всём.

К приёмным своим родителям она относится с той любовью и тем почтением, которое встретишь далеко не в каждой семье. Она очень многое рассказывает мне о своём детстве, о доме и местечке, где она жила. Она настолько прекрасная рассказчица, что я вот прямо сейчас закрываю глаза и вижу её родительский дом, напоминающий норманнский замок. Вижу обширный вестибюль с высоким потолком и широкой лестницей, ведущей наверх, вижу широкие двери в гостиную и в другие помещения… Я закрываю глаза и словно переношусь на посыпанную гравием дорожку, по обе стороны которой растут старые дубы, клёны и липы. Я брожу по берегу огромного озера, на котором в детстве моя обожаемая Анна играла в океан. Я смотрю из окна экипажа на фермы, луга, поля…

Но я увлёкся описаниями. Извини, если заставил тебя заскучать.

Так у нас проходит день. Вечером мы очень рано отправляемся спать, и когда затихают слуги, я крадучись, словно ночной вор, вхожу в спальню моей возлюбленной и там попадаю в её объятия. Ночь принадлежит любви, но под утро, чтобы нас не застали всё те же чёртовы слуги, я возвращаюсь в свою комнату.

Так было до сегодняшнего дня, когда моя прелестница объявила о своём желании уехать на несколько дней в Эдинбург. Эта её поездка связана с нашей свадьбой, а точнее, с её приготовлениями. Я хотел было поехать с ней, но она категорически воспротивилась. Она сказала, что горечь разлуки компенсирует радость встречи, что у неё должна быть и своя жизнь, как и у меня своя, и что для любви страшнее всего пресыщение. Она совершенно права, но я не хочу её отпускать.

Скажи мне, а ты любил так как я? И как ты переносил разлуку?

Габриэль скомкал письмо Артура и бросил его в корзину для бумаг, затем взял чистый лист бумаги, обмакнул перо в чернильницу и задумался. Первым его побуждением было написать правду о его будущей невесте, но делать этого было нельзя. Во-первых, он знал это на собственном опыте, любовь слепа и глуха, особенно по отношению к доводам разума. К тому же Анна могла найти тысячи правдоподобных причин, по которым он, Габриэль, мог так плохо о ней отзываться, а этого было вполне достаточно, чтобы сделать Артура своим врагом если не навсегда, то, по крайней мере, на долгое время. Во-вторых, Габриэль сам не знал ещё всей правды. У него ничего не было кроме подозрений и косвенных улик. Как он мог объяснить Артуру, что за всей этой историей прячется ухмыляющееся лицо Оскара?

Наконец, Габриэль ещё раз макнул высохшее перо в чернильницу и начал писать:

«Мой юный друг!

Прими мои искренние извинения за долгое молчание, но поверь, у меня не было ни одной свободной минуты, не говоря уже о более долгом времени, необходимом для написания письма.

Поверь мне, я очень рад за тебя и за те прекрасные чувства, которые ты испытываешь. Береги их, ибо каждое мгновение такой любви – это истинное сокровище, и такие сокровища далеко не часто встречаются в нашей жизни.

Ты спрашиваешь, любил ли когда-нибудь я? Тогда мне было примерно столько же лет, сколько тебе сейчас. Я повстречал самую прекрасную в мире девушку. Её имя тебе ничего не скажет, поэтому и по другой причине, которую ты поймёшь, дочитав до конца мою историю, я не буду его называть. Это была удивительная, жизнерадостная, мудрая, несмотря на свой юный возраст, девушка, которую я полюбил так, как никого никогда уже не смогу полюбить. Такая любовь бывает единожды, и то, если провидение будет к тебе благосклонно.

С самого начала наша любовь была пропитана отчаянием той беспомощности, которую временами нас заставляет испытывать Бог. Дело в том, что эта удивительная женщина должна была умереть, умереть очень скоро, в течение нескольких месяцев. Я места себе не находил до тех пор, пока один очень хороший человек не подсказал мне, что делать. «Наша жизнь состоит не из лет, а из истинных мгновений, и можно прожить целую жизнь, не прожив и секунды, а можно и наоборот, – сказал он мне. – Наполни любовью каждое её мгновенье, сделай так, чтобы из оставшихся ей секунд зря не пропала ни одна».

Слова этого человека и близость смерти обострили наши чувства до предела. Мы любили друг друга так, как не любили бы ни при каких иных обстоятельствах, и каждое мгновение любви переживалось нами как единственное и последнее.

Даже перед лицом смерти эта девушка умела жить всей полнотой жизни. Умирающая, она была более живой, чем я.

Когда она умерла, я умолял Бога послать смерть и мне. Я думал, что моей жизни пришёл конец, но прошло время, и я смог справиться с горем. Я снова вернулся к жизни и стараюсь жить так, как научила меня она.

Надеюсь, если, не дай бог, тебе тоже придётся испытать одну из таких потерь, ты вспомнишь мою историю, и она поможет тебе преодолеть кажущееся непреодолимым горе.

Извини за столь грустное повествование, тем более, что твоё счастье вновь заставило и меня пережить заново, пусть только в воспоминаниях, все счастливые дни, которые я провёл вместе с той, кто была и остаётся моей первой и единственной любовью.

Искренне желаю тебе удачи и счастья.

Габриэль сразу узнал шевалье де Лорма. Высокий, стройный, смуглый, черноволосый красавец. Графиня Вер очень точно описала его в письме, которое Габриэль получил накануне. Де Лорм вышел из подъезда, где на втором этаже он снимал комнату для встреч с виконтессой. Подождав, пока шевалье скроется за углом, Габриэль вошёл в дом. Он чуть не опоздал: виконтесса уже спускалась по лестнице.

– Простите, сударыня, вы – виконтесса Анна Лестер? – спросил он.

– Да, но кто вы, и что вам угодно?

– Габриэль Мак-Роз. Думаю, моё имя вам известно.

Анна побледнела.

– Что вам угодно, сударь? – спросила она.

– Обсудить с вами одно деловое предложение в спокойной обстановке. Думаю, та квартира, откуда вы только что вышли, нам подойдет, – продолжил он.

Анна не стала отнекиваться и ломать комедию. Она прекрасно понимала, что поймана практически с поличным.

– Хорошо, сударь, идёмте, – сказала она. Анна прекрасно держала себя в руках, и даже бледность лица бесследно исчезла.

В квартире, довольно маленькой и бедно обставленной, ещё можно было уловить запах разгорячённых любовной страстью тел. Анна предложила Габриэлю стул, а сама села на довольно потёртый диван.