Валерий Михайлов - Виктор

Дома он первым делом налил себе добрую порцию виски и, забравшись с ногами на диван в гостиной, погрузился в размышления, от которых его оторвал слуга.

– Прикажете подавать обед, сэр? – спросил он.

– Отличная мысль, Стайфли.

– Я взял на себя смелость приготовить соответствующий костюм, сэр.

– Спасибо, Стайфли, но, пожалуй, я не стану переодеваться.

– Как вам будет угодно, сэр, – ответил слуга после непростительно длинной паузы.

Виктор вообще не отличался любовью к переодеваниям по каждому поводу, считая эту статью этикета коварным изобретением убийц времени. Конечно, если ты настолько бесцветное существо, что одна только мысль о том, чтобы провести какое-то время наедине с собой способна вызвать мигрень, подагру и хроническое несварение, подобные правила поведения поистине станут для тебя спасением. Проснулся – одевайся к завтраку, затем готовься к обеду, затем к чему-то ещё и ещё… Так за переодеваниями можно скоротать не одну жизнь. Но если ты подобно античным грекам приучен больше всего на свете ценить дружбу и досуг, подобная тупая растрата времени вряд ли будет казаться уместной. К тому же добрая порция виски после долгой пешей прогулки вряд ли способствовала появлению желания тащиться в свою комнату, чтобы сменить один пиджак на другой.

Для Стайфли же отказ Виктора от переодевания был настолько невообразим, как, например, для Папы Римского появление фривольных иллюстраций на страницах Писания.

Отдав должное таланту повара, Виктор отправился в библиотеку, вздремнуть в обществе книг, но едва он устроился на софе, в комнату вошёл слуга.

– Прошу прощения, сэр, – сказал он, – но лорд Ангус пренепременно желает вас видеть.

– Тогда зовите его сюда.

– Сию минуту, сэр.

Появление Эшли вызвало у Виктора смутные ассоциации с возрождением птицы Феникс. Эшли был энергичен, весел и выглядел на пару веков моложе, чем каких-то несколько часов назад. И если бы не авторитетное заверение слуги, что вошедший в библиотеку джентльмен есть ни кто иной, как лорд Эшли Ангус, можно было бы подумать, что это его младший брат или даже племянник.

– Ну, как дела? – спросил он, устраиваясь в кресле.

– Великолепно, – ответил Виктор.

– Ты уже пообедал?

– У тебя великолепный повар.

– Думаю, ему будет приятно ещё раз об этом узнать. Но не сейчас. У нас нет времени на любезности. Надеюсь, поел ты достаточно хорошо, потому что мы приглашены на обед к леди Чарстлей, а идти к ней на обед на пустой желудок противопоказано.

Увидев вполне закономерный вопрос в глазах Виктора, он пояснил:

– Волею судьбы несколько лет назад леди и лорд Чарстлей были вынуждены провести какое-то время в разъездах по индийским колониям. А это, как известно, редко когда сказывается положительно на здоровье путешественников. Одни в качестве сувениров привозят малярию и лихорадку, другие обзаводятся ужасными шрамами, а леди Чарстлей, поражённая способностью йогов, подхватила там йогическое отношение к жизни. Она совершенно не ест мясо, рыбу и яйца, не употребляет спиртного, и даже чай и кофе у неё под запретом. Кроме этого каждый день она запирается в специально выделенной для этого комнате, где изгибает и скручивает своё тело самым невообразимым образом.

– Бедняжка, – вставил Виктор, – это ж какое надо иметь здоровье, чтобы так над собой издеваться.

– Да, здоровьем её господь не обидел. Но это ещё не всё. Имея характер истинного миссионера и одновременно диктатора, она принялась распространять сей, как она это называет, здоровый образ жизни направо и налево. В результате от неё сначала сбежала прислуга, а потом и лорд Чарстлей. Но это лишь подлило масла в огонь, тем более, что выписанные из колонии индусы обходятся ей намного дешевле, а бегство лорда Чарстлей было столь стремительным, что он позабыл у супруги свой кошелёк, которым она и пользуется, щедро черпая оттуда стерлинги фунтами. И теперь кроме свежескошенной травы в её доме ничего не подают.

– Тогда зачем нам к ней ехать? – задал Виктор вполне резонный вопрос.

– А это я расскажу тебе уже по дороге. Стайфли, – обратился Эшли к слуге, появившемуся в библиотеке с графином виски, – приготовьте что-нибудь моему другу для обеда у леди Чарстлей… ну, не знаю, может, какой-нибудь вегетарианский смокинг, что ли.

– Разумеется, сэр, если, конечно, мистеру Григорьеву будет угодно переодеться.

– Конечно мистеру Григорьеву будет угодно переодеться. О чем вы вообще болтаете?

– Прошу прощения, сэр.

– Выпить, кстати, тоже стоит заранее, – сообщил Эшли, наливая себе чуть ли не полный стакан, – так как ничего крепче лимонада тебе в доме Чарстлей не предложат.

– Дело в том, – продолжил Эшли в карете с гербом Ангусов на дверях, – что леди Чарстлей является своего рода лондонским святым Петром… или не Петром… в общем, выполняет роль того парня, который сидит у райских врат и решает, кого пускать, а кому говорить, что хозяев нет дома. Лично я совершенно не понимаю почему, но перед теми, кого принимает она, открываются двери лучших домов Лондона, и наоборот, так что постарайся ей понравиться, правда, я даже не догадываюсь, чем она руководствуется, решая, казнить или помиловать. К ней, кстати, не так легко и попасть, и если бы Эрни не раструбил на весь Лондон о том, что у меня скоропостижно появился кузен…

– По улице слона водили? – улыбнувшись, спросил Виктор.

– Что-то вроде того.

Леди Чарстлей встречала гостей наверху широкой лестницы, ведущей в одну из множества зал, говорящих как о богатстве, так и о прекрасном вкусе дома. Она была из тех редких женщин, которые одним взглядом способны заставить любого мужчину пасть к их ногам. И дело здесь не столько в физической красоте, сколько в неподдающейся определению внутренней женской силе, заставляющей вспыхивать страстью мужские сердца. С физической красотой, кстати, у неё тоже всё было великолепно. Несмотря на то, что вот уже лет десять ей было «около тридцати», выглядела она так, словно её красота только начала расцветать. И если пространство у её ног не было усыпано сражёнными мужчинами всех рангов и возрастов, то это лишь потому, что мужчины как таковые давно уже перестали её интересовать. Её душой владели иные, более тонкие, божественные миры, а тело, как поговаривали, безраздельно принадлежало китайцу, которого, опять же по слухам, она приобрела на невольничьем рынке в какой-то восточной стране. Молва приписывала китайцу владение всеми восточными штучками, начиная с восточных массажей и лечения иглами и заканчивая искусством тантрической и даосской любви. Леди Чарстлей не то чтобы держала его под замком в каком-нибудь чулане или тайной комнате на чердаке, но особо старалась не демонстрировать, превращая его тем самым в некое полумифическое существо. Ну а если судить по тому свету в её глазах, который бывает только у счастливых в любви людей, слухи о китайском любовнике были далеко не беспочвенны.