Ксения Медведевич - Кладезь бездны

От звука этого голоса Абид едва не перекинулся обратно лицом в траву: заговорила сумеречница.

– Мальчик не лжет. Да и не такой уж он дурачок, если приглядеться. Верный слуга нечасто встречается – и еще реже остается верным. А у этого мальчика есть множество оснований быть верным госпоже Хинд…

Смех сумеречниц походил на звон колокольчиков над входом в пещеру со статуей Богини. Страшно, и ветер свистит в камнях. И солнце садится, обдавая холодом…

– К тому же, – продолжила главная сумеречница, – находясь при нас, мальчик вряд ли сумеет найти глупую и бесполезную смерть, которую ему так неймется повстречать.

По спине бегали холодные, холодные мурашки. Статуя в пещере белела, как отскобленные непогодой кости. Ветер мертвой пустыни бренчал колокольчиками.

Но тут снова заговорила Она, и весь лед, и иней, и морозная ночь улетучились:

– Дайте ему новую одежду и коня. Иди, о Абид, и приведи себя в порядок.

Пока он лобызал край Ее ковра, в небе трубили и кричали, как птицы, ангелы.

– Пойдем-пойдем. – Его пихнули в бок, и этот голос звучал куда менее любезно.

Но в небе Абида продолжали летать белые люди верхом на пестрых лошадях и развеваться знамена Пророка. Пошатываясь от счастья, он шел навстречу славе и богатству, ступая по коврам, на которых сидели гурии рая и улыбались ему – Абиду ибн Абдаллаху.

Однако удача Абида ибн Абдаллаха исчерпалась, стоило ему покинуть собрание красавиц.

Сопровождавшая его ворчливая гурия испуганно вскрикнула, евнухи шарахнулись, а в уши ворвался – опять! – топот копыт.

– Эт-то кто?!! – заорал страшно знакомый голос, и Абид понял, что ангелы – отлетели.

Точнее, отлетели добрые ангелы. А на их месте воздвигся один, но самый для аш-Шарийа главный. Ангел-истребитель верхом на бледном коне серой рассветной масти. Тарик.

– Я тебя спрашиваю: что ты здесь делаешь, о засранец?! Что ты делаешь вдали от своего отца, о сирота-говнюк?! А?!

В отчаянии Абид расхрабрился. В вертящемся вокруг кольце стремян, и шитых золотом попон, и проплывающих перед глазами панцирных чешуек он отчаялся найти взглядом страшного всадника и крикнул:

– Меня взяла на службу госпожа Хинд!

– Что?!

– Я не вру, клянусь Все…

Тут он получил подзатыльник.

– Я не вру!

Сиглави вперся ему в лицо своей щучьей мордой.

– Войскам Абдаллаха Абу-аль-Хайджа велено отправляться в столицу. Как ты посмел нарушить приказ? – тихо спросил Тарик, и Абид понял, что, когда нерегиль орал, его, Абида, жизнь была в меньшей опасности.

Ни на что не надеясь, он решил отвечать честно:

– Отец выгнал меня.

– За что?

– За тебя, сейид.

– Не понял.

– Я сказал, что ты, сейид, – величайший из героев аш-Шарийа. А он хлестнул меня по лицу плетью.

Абид поднял лицо, на котором еще саднило свидетельство размолвки с отцом. В бледной острой морде нерегиля ничего не дрогнуло. Даже глаза не сморгнули. Тем неожиданнее прозвучало совершенно человеческое горе в ответных словах:

– Уходи, о Абид. Садись на ближайший корабль – и отплывай.

– Почему, сейид? – прошептал юноша.

Тарик наклонился к нему с седла – низко-низко. Здоровенные серые глазищи раскрылись во всю немалую ширину, и Абид невольно попятился.

– Я проклят, Абид.

Юноша – в который раз уже – сглотнул и попятился еще.

– Все, кто рядом со мной, – погибают. Когда-то давно у меня были друзья. Они пошли за мной в поход и погибли. Я не хочу видеть твою смерть, о Абид. Уходи.

Звеня железными чешуйками панциря, нерегиль выпрямился в седле. Сиглави затоптался и вытянул задние ноги, сердясь и требуя скачки.

– Лучше смерть, чем позорное возвращение к отцу, – неожиданно твердо выговорил юноша. – Я никуда не уеду.

В лице Тарика ничего не дрогнуло. И не изменилось. Глазищи медленно, не по-человечески смигнули.

– Как знаешь.

Пустой сумеречный голос, словно и не слышались в нем мгновение назад подлинные горечь и сочувствие.

Нерегиль тронул сиглави, и через мгновение Абид снова остался наедине с чихающей и бормочущей проклятия гурией.

Уже отойдя на порядочное расстояние, он решил обернуться.

Тарик подсаживал на коня сумеречницу в распашном платье-халате. Девушка ставила ногу в стремя, и видно было, что на ней просторные штаны, похожие на шальвары. Сумеречница легко взбросила себя в седло и посмотрела на нерегиля.

Абид разглядел ее лицо и тут же отвел глаза. В нем было столько замкнутого на себе, отрешенного счастья, что юноше стало стыдно – словно за поцелуем подсматривал.

Потом Абид не выдержал и обернулся снова. Тарик вел коня под уздцы – куда-то прочь, в песчаные дюны, на которых ветер трепал камыш и сухой кустарник. Девушка покачивалась в седле, тяжелые волосы отдувало с прямой спины в сторону. Нерегиль поднял голову и обернулся. Что-то сказал. А девушка весело, весело засмеялась.

Аль-Ахса, окрестности замка аль-Бара,

месяц спустя

На горизонте торчали щербатым гребешком Маджарские горы. Издалека хребет казался безобидно низким и состарившимся. Время погрызло горы, вода погрызла горы, горы осели широкими седловинами. Не осталось острых сколов, страшных пиков, зеркальных обрывов. Серо-бурый песчаник отрогов плавно повышается, повышается, верблюду все труднее шагать – а потом раз, и ты на перевале. А перед тобой выбитая тропа, плавно идущая вниз, к крошечному оазису среди редких пальм.

Все это было обманом.

Вблизи Маджары вставали отвесными скалами с крупными валунами у подножия. Да, в паре мест они проседали перевалами, но страшная громада, нависавшая над предгорьями, внушала путникам священный ужас.

А то, что виделось гладкой, уходящей к виднокраю пустошью, на поверку оказалось лавовым плато. Мариды вернулись из разведывательного рейда траурно-серыми от печали:

– Аль-харра , воистину мы видели аль-харра , там нет ничего, кроме больших камней. Долина непроходима ни для человека, ни для коня, – важно кивал Амр ибн аль-Сад, старший над маридами.

Остальные джинны тоже кивали большими полосатыми – как джинны любят носить – чалмами.

Такие же безжизненные пространства разведчики видели несколько недель назад под Дайр-Айюбом: на фарсахи и фарсахи вокруг простирались неживые поля черно-серых каменьев. Словно земля отрыгнула лишнее и отвернулась от непотребного зрелища. Круглое солнце в белесом небе и молчащая мертвая равнина под ним. Аль-харра начинались неожиданно: вот только-только ты ехал по зеленым от тамарисков склонам, и вдруг раз – все кончилось.

Мариды прятали руки с лишними пальцами и шелестели тихими, ночными голосами.

– Воистину на этой земле творится странное. Клянусь Всевышним, – тут Амр ибн аль-Сад значительно поднял палец с длинным когтем, крашенным золотом, – я не видел более удивительных мест.