Ксения Медведевич - Кладезь бездны

Ну, ядовитые речи аль-Мамун давно научился пропускать мимо ушей.

– А вот Мах Афридун пишет, что взял Джабийю и окрестные вилаяты.

– Джабийа – чуть более чем деревня, отчего ж ее не взять, – усмехнулся нерегиль.

– Они обошли лавовые плато с запада и теперь стоят лагерем у подножия Маджарских гор.

– Очень рад за него, – через силу улыбнулся Тарик.

Решение аль-Мамуна разделить войско верующих на три корпуса с тремя разными командующими нерегиль встретил нерадостно – и его можно было понять. Ему-то армии не досталось! Так что требовать от самийа широкой улыбки при виде чужих успехов было бы странно. Прославленный Тарик не одержал ни одной победы: все они доставались халифу, который вел Среднее войско.

Помолчав, аль-Мамун наконец сказал:

– Завтра разрешаю выйти на бой.

– Вот как… – бесцветным голосом отозвался нерегиль.

– Но пойдешь не во главе войска. И не в своем доспехе. И не под своим знаменем. Пойдешь вовсе без знамени – как простой ратник.

– Какого отряда? – все так же, безо всякого выражения поинтересовался Тарик.

– Я смотрю, джунгары тебе по душе. Вот и иди как один из воинов Элбега.

Нерегиль пожал плечами:

– Будет исполнено.

– Иди, – небрежно махнул рукой аль-Мамун.

Майеса накручивала на палец ленту – на сердце было неспокойно.

– За что он вас так унижает, Тарег-сама?..

Рука, проводившая гребнем по ее волосам, даже не дрогнула. Князь отпустил одну длинную прядь и взялся за другую.

– Я хотела сказать: неужели он… завидует вам, Тарег-сама? А ведь сначала этот человек казался мне не лишенным благородства…

– Я не думаю, что его приказы вызваны завистью, моя госпожа.

– Так чем же еще? Здешние правители очень худо обходятся со своими военачальниками. Я беспокоюсь за вас, Тарег-сама…

Майеса зябко поежилась в нижнем хлопковом платье. Князь отложил сандаловый гребень в сторону и по своему обыкновению принялся перебирать мягкие, как шелк, пряди, пропуская их сквозь пальцы. Она где-то читала, что мужчины нерегилей считают длинные волосы женщины наипервейшим знаком ее красоты. Любопытно, отчего так: аураннцы-то заглядывали первым делом в вырез платья на спине. Но волосы так волосы, Майеса была не в обиде – князь таял от удовольствия, расчесывая ее длиннейшую гриву цвета ночного мрака. Хотя, приспуская с плечей платье, сначала надеялась на большее.

Впрочем, странно ждать безумной страсти в браке по сговору…

Тарег-сама, меж тем, начал заплетать ее волосы в толстую косу. Ей уже начинало нравиться это ашшаритское изобретение – коса.

И все же, отчего князь молчит? А вдруг… Пугаясь собственной смелости, Майеса перехватила и погладила его запястье:

– А вдруг он вас… я слышала страшную повесть о судьбе полководца Афшина…

– Не бойтесь. Причин для беспокойства нет. Аль-Мамун… не завидует. – Князь мягко удержал ее пальцы.

– А что же он делает?

– Он… Увы, я не знаю нужного слова на аураннском! – рассмеялся Тарег-сама и отпустил ее руку.

И принялся заплетать косу дальше.

– Ну так расскажите! – С князем она становилась неприлично любопытной.

И невежливой – хорошо, что Тарег-сама этого не замечал.

– Ну… хорошо. Однажды ашшаритские любознатцы решили измерить окружность земли.

– Зачем? – искренне изумилась Майеса.

– Аль-Мамун попросил, – фыркнул Тарег-сама. – Наш халиф может быть очень, очень любопытным. Так вот, астрономы отправились в пустыню Синджар под Куфой, славящуюся тем, что почва там совершенно плоская. Они измерили высоту Полярной звезды, а затем с помощью веревки измерили расстояние между этой точкой и тем местом, где положение звезды изменилось на один градус. Потом они пошли в обратном направлении и снова измерили расстояние до того места, где звезда на градус опустилась. Расстояние оказалось одинаковым. Потом они умножили его на триста шестьдесят градусов и получили длину земной окружности – восемь тысяч фарсахов.

– Вот как… – недоверчиво протянула Майеса. – А что измеряет ваш господин, Тарег-сама?

– Он желает узнать, что приносит войску победу: моя удача или то, что воины считают меня непобедимым. Аль-Мамун – мутазилит, он не может ничего принять без предварительного доказательства…

Майеса рассмеялась так, что пришлось прикрыть губы рукавом:

– О, я поняла! Во время первого штурма аль-Бара ашшариты знали, что вы не ведете их на бой, а завтра они будут думать так же, но вы будете среди нападающих!

– Именно так и случится, моя госпожа, – и Тарег-сама принял у нее из рук ленту и накрутил на кончик косы.

– У нас в Ауранне так не поступают – оттого и слова не нашлось! – снова засмеялась Майеса.

Меж тем князь осторожно потянул вниз ворот ее нижнего платья. От неожиданности Майеса ухватилась за расходящиеся на груди полы и попыталась удержать сползающую с плеч ткань. Потом опомнилась и медленно разжала пальцы.

Жмурясь от прикосновений, Майеса подумала: нет, зря она полагала, что Тарег-сама не ценит истинно аураннскую красоту ключиц, изгиба шеи и ложбинки между лопатками… Он ее… мммм… ценит…

Ах, эти проклятые правила… они требовали от женщины нежно ворковать в объятиях любимого… Но ей-то, ей-то хотелось отдаться неприличной страсти и… и – быть смелой тигрицей!.. Ах, почему она не женщина из квартала наслаждений… Про них говорили, что во время соития они позволяют себе – кричать от удовольствия!..

Пылища стояла такая, что еле видать было башню замка, – здоровенный прямоугольник желтоватого камня плыл в мареве сплошной песчаной взвеси. На плоской вершине стояла метательная машина-аррада, кучка людей тянула за веревки, почти переваливаясь через каменные зубцы ограждения. Рычаг был откинут назад – видимо, накладывали камни в пращу.

Здоровенная деревянная балка взмыла вверх, раскручивая сетку на длинной веревке: ш-шух! Каменюки вылетели и стали падать по длинным, расходящимся в стороны дугам. Вертевшиеся под стенами верховые джунгары Элбега прыснули в стороны, спасаясь от смертоносных снарядов. Когда же у карматов закончатся камни?..

Аль-Мамун сморщился и обернулся к своей метательной машине – ханьцы пискляво перекрикивались, распутывая канаты. Здоровенные ножищи опорных треног манджаника источали густой смолистый запах, огромная балка пока лежала, упершись концом в землю, и походила на срубленную корабельную мачту. Машину собрали быстро, и теперь аль-Мамун жалел, что не решился ее использовать во время первого штурма. Ханьский мастер мяукал через толмача в том смысле, что манджаник хорошо бы приберечь для стен и башен карматской столицы: Хаджар славился крепостью своих укреплений. Мол, устройство с таким тяжелым противовесом рассчитано на конечное число ударов: сотрясение разрушает осадную машину. Развалится чудо механики при штурме захудалого замка – что будем делать?