Ксения Медведевич - Кладезь бездны

Поскольку Майеса носила мальчика, ее одели в платье холодных тонов: ярко-зеленое, с белыми лилиями и таким же белоснежным поясом. А вот пояс повязали так, чтобы всем стало ясно: в этом доме праздник и ликование. Прямо под грудью и гораздо свободнее, чем обычно. И хотя малышу не исполнилось еще и трех недель, в таком наряде Майеса и впрямь казалась глубоко беременной. Волосы уложили в высокую прическу с тремя длиннейшими шпильками с каждой стороны. А веер тоже расписали речными лилиями – знаком молодой матери.

Супруга Тарега в очередной раз поклонилась, коснувшись циновки пальцами сложенных рук. Неглубоко – как и положено приветствовать гостей княгине. Золотые подвески на шпильках качнулись, разбрасывая крошечные блики. Поздравлял, кстати, Имруулькайс. Пиксенок поставил перед Майесой шкатулку и, повинуясь величественному взмаху кошачьей лапы, извлек оттуда медальон на длинной цепочке. Похоже, серебряной. Тарег чуть наклонился, внимательно рассматривая подарок. Интересно, что принес котяра в подарок жене закадычного друга?.. Ого, да в шкатулке не один, а два медальона…

А вот отчаянно рыжий Нуаду из хурса – ну надо же, откуда только взял такую штуку! Настоящая лаонская погремушка – у Тамийа имелась пара. На деревянной полированной палочке висела гроздь серебряных колокольчиков. Хорошая, правильно сделанная погремушка успокаивала ребенка за несколько мгновений. Полезная вещь, ничего не скажешь.

…Когда подошла его очередь, Джунайд почтительно опустился на колени и коснулся лбом гостевого ковра. Майеса ахнула: она все никак не могла привыкнуть к своему новому положению госпожи. И тоже перегнулась пополам в глубоком поклоне.

– Госпожа!.. Госпожа!.. Как можно!.. В вашем положении вредно!.. – качая длинными шпильками, ее под руки поднимали Амоэ и Тамаки.

И неприлично, конечно – ну тут уже ничего поделаешь. Теперь Джунайд ясно видел лицо Тарега: тот тихо давился от смеха.

Видишь, что такое аураннская жена, князь? Она полжизни проводит, кланяясь, а еще полжизни – извиняясь за то, что не там поклонилась…

Начинаю понимать, о шейх…

– Мои поздравления, о светлейшая княгиня, – промурлыкал положенные слова Кассим.

И поставил у колен женщины длинный лакированный ящичек красного дерева.

– Не стоило так беспокоиться, Джунайд-сама… – пролепетала Майеса.

Джунайдов пикси откинул крышку.

– Ооооо… – пронесся восхищенный вздох.

Тамийа тоже – хоть и нехотя – скосила глаза. И строго поджала губы, пытаясь не улыбнуться.

– Это… прекрасно… – заулыбалась, как ребенок, Майеса.

А Тамийа глубоко вздохнула и, видно решив, что довольно дуться, поманила его к себе.

– Где ты нашел их, Кассим? – Да уж, воистину сумеречное любопытство есть притча во языцех среди детей Всевышнего.

Майеса восхищенно всплескивала руками: пикси держал куклу высоко, чтобы все могли полюбоваться. Фарфоровая фигурка в парадном платье старшей императрицы – золотые, алые и белые шелка с золотой же вышивкой, маленький зонтик хрупко качается на тростинке ножки. На лаковой подставке сидела еще и фарфоровая собачка – она зубами придерживала ослепительный каскад шлейфа.

– Не забывай, Тамийа, мне служат звери и птицы, – многозначительно и важно сообщил Джунайд, устраиваясь на циновке.

Тамийа лишь укоризненно покачала головой. Джунайд фыркнул и широко улыбнулся:

– Это Ньярве расстарался. У него же брат женат на женщине из Амори – забыла?

И вытащил из рукава маленькую куклу-оберег: кругломордый фарфоровый кот в строгой накидке дворцового чиновника:

– А это тебе. Хороших тебе дней, Тамийа.

Она улыбнулась совсем как кукольная кошка.

– Я был неправ, – примирительно сказал Джунайд. – Я подумал и решил, что наш халиф и впрямь несправедлив к князю Полдореа.

– Мудрое решение, Кассим, – снова заволновалась Тамийа, трогая стриженую прядку волос длинными пальцами. – Посмотри: у князя праздник, а где его знамя? Этот ваш аль-Мамун даже знамени ему не пожаловал – куда это годится?..

– Никуда не годится! – успокоительно потрогал ее за фиолетовый плотный рукав Джунайд. – Совершенно никуда не годится.

Со стороны главного лагеря послышался отчетливый топот копыт.

– Хм… – нахмурилась княгиня.

От шатров быстро шел, почти бежал, Эда.

Подбежал, поклонился:

– Госпожа… – и обернулся к нерегилю:

– Тебя срочно требует халиф, Тарег-сама. За шатрами ждет гонец с лощадью и отряд сопровождения.

– Что случилось? – резко обернулась Тамийа.

– Я не знаю, – быстро ответил Джунайд.

Тарег уже вставал. На Майесу было жалко смотреть: она вся съежилась и готовилась заплакать. Губы женщины явственно дрожали. Нерегиль осторожно забирал у нее из пальцев рукав фараджийи и что-то тихо, успокаивающе мурлыкал.

– А ты? – шелестя шелками, развернулась Тамийа.

– Меня не звали.

Она мрачно засопела.

Когда нерегиль ушел, а всхлипывающую Майесу под руки увели в шатер, Джунайд мягко поинтересовался:

– Тамийа, а ты почему тревожишься? Майеса носит его ребенка, но чего боишься ты? Тем более что…

Княгиня резко вскинула руку в тяжелом рукаве:

– Не будем сейчас об этом! Никто не знает, что ждет нас в будущем!

– Хорошо, – нетерпеливо отмахнулся Джунайд. – И все же… почему? Аль-Мамун не похож на своего брата, он не будет мучить и издеваться ради удовольствия!

– Твой аль-Мамун – гораздо хуже, – вдруг выпалила Тамийа.

От неожиданности Джунайд вздрогнул:

– Что ты хочешь этим сказать?

А она поднесла ему под нос фарфоровую фигурку кота:

– Вот что для него Тарег. Кукла.

– Это не так!

– Так, Кассим. То отправит куда-то – под замок. С записочкой: засунуть туда-то на такое-то время. То там поставит. Там не понравилось – на другое место переставит. Халиф Аммар мог ссориться и спорить с князем, но он видел в нем не куклу, а такое же разумное существо. А твой аль-Мамун смотрит на Тарега либо как на опасное животное, которое хорошо бы на сворку взять, либо как на куклу, которая вдруг заговорила и задрыгалась – хорошо бы в коробку спрятать, а то боязно и неприятно с такой штукой дело иметь.

– Тарег делает все, чтобы халиф видел в нем нечто опасное! – рассердился Джунайд.

– Тарег бесится, пытаясь доказать ему, что он – живой. Что он не Знамя Победы. И не Меч Эмира Верующих. И не Нерегиль Халифа Аммара. Что он просто – живой. И что у него есть имя – которое твой аль-Мамун оказался так и не в состоянии запомнить.

Отчеканив это, Тамийа резко поднялась и ушла, волоча за собой длиннейший шлейф цвета грозового неба.

Просовывающегося под полотнища входа нерегиля аль-Мамун приветствовал не самым любезным образом: