Ксения Медведевич - Кладезь бездны

И кивнул на человека, которого вытащили к костру Иэмасу и Аривара.

Бедуин – не из руала, пальцы судорожно мяли край бурой абы, под которой ничего, кроме грязной рубашки, не обнаруживалось – явно трусил. Видно, не ожидал оказаться в круге сплошь сумеречных лиц. Но все же взял себя в руки и, широким жестом откинув край плаща, поклонился:

– Да хранит тебя Всевышний, о Тарик! Мое имя – Абу Джуайль, я из племени бану кайс.

– Далеко же ты забрался от родных земель, о Абу Джуайль, – усмехнулся нерегиль.

Бедуин застрелял глазками и, видно, почуял недоброе. Ибо вдруг грохнулся на колени и воскликнул, простирая к Тарегу руки:

– О самийа! В твоей власти казнить меня или миловать! Но прежде чем ты прикажешь мне есть хлеб мертвых, знай: я могу провести вас к мосту над Вади Руккад! Я могу провести вас в Айн Дакар, за которым начинается мост!

– Мы знаем дорогу в Айн Дакар, о человек, – пожал плечами Тарег. – Зачем нам для этого ты?

– Но я также знаю, что сказать часовым и разъездам, чтобы они ничего не заподозрили, – осклабился бедуин, показывая гнилые зубы. – Я скажу, что вы – подкрепления от бану кайс. Они, кстати, должны подойти со дня на день…

Тарег обернулся и посмотрел на Меамори:

Этот говнюк не врет.

Не врет, – утвердительно прикрыл и открыл глаза аураннец.

Нерегиль смерил заискивающе согнувшегося бедуина взглядом. И улыбнулся.

– Двести дирхам! – расцвел тот. – Всего за двести дирхам я отдам в ваши руки сокрушительную победу!

– По рукам, – еще шире улыбнулся Тарег.

Человек полез было на ковер с благодарственными речами, но его быстро оттащили от брезгливо подобравшегося командующего.

– Идите-идите, – ласково помахал Меамори утаскивавшим бедуина воинам. – Я сейчас подойду.

И сел перед Тарегом:

– Что скажешь, князь?

– Возьми пять сотен. Переоденетесь бедуинами. Сними в Айн Дакаре часовых и держи вилаят и мост до нашего подхода.

– Что прикажешь делать с лагерем в Йакузе?

– Посмотри на него поближе. Если наши подозрения верны, то… – тут Тарег красноречиво усмехнулся, – …действуй по обстановке.

– Я понял, – разулыбавшись, покивал Меамори. – С ним?..

– Отдай ему его награду, – пожал плечами нерегиль.

– С лагерем?..

– Убей там всех, кого встретишь. Но, – неожиданно выставил палец Тарег, – смотри мне, Меамори – без этих ваших… кулинарных изысков!

Аураннец попытался обиженно надуться, а нерегиль прикрикнул:

– Я сказал, слушай меня! С тобой люди пойдут! Так что смотри мне – никаких сердец, печенок и пупков! Не вздумайте там закусить на глазах у моих воинов! Никаких супов из потрошков! Ты понял меня, любитель требухи?

Аураннцы захихикали.

– Чего вы смеетесь? Что я такого сделал? – дулся Меамори.

– А кто вчера с соевым соусом сердце жрал на пару с дамой?!

Кругом уже хохотали:

– Но-Нейи, скажи, довольна осталась дама? Соевым соусом, хи-хи-хи…

– Между прочим, дама после сегодняшнего боя раненая лежит! – обиженно сказал Меамори и поднялся на ноги. – Я беспокоюсь за нее – весь лоб рассечен…

– Прости, – склонил голову Тарег.

И обернулся к стоявшей на траве плетеной корзине. На ее укрытом подушкой дне лежал джинн и пытался лениво прихлопнуть лапой кончик собственного хвоста.

– Съездишь прогуляться, Имру? Разомнешься, проветришься…

Котяра прижмурил глазищи и строго ответил:

– Я в черной меланхолии, Полдореа. Когда во мне преобладает черная желчь, стихи не пишутся. Тоска моя безгранична. Не тревожь меня, нерегиль.

– Зажрался ты, вот что, – недовольно пробурчал еще один голос с другой стороны ковра.

И тигр Митамы – а это был, конечно же, он – с трудом перевернулся на спину и блаженно раскинул коротенькие лапки:

– От лежания на боку смеси в твоем теле не выправятся, Имруулькайс. Закиснешь – пеняй на себя.

– Поэта каждый может обидеть, – горько отозвался из корзины джинн.

Тарег и Меамори одинаково закатили глаза, безнадежно покачав головами.

– Скорее, черная меланхолия должна одолевать меня, – принялся подначивать джинна нерегиль. – Мое войско уменьшается, вражеское растет в числе, халиф меня ненавидит, полководцы строят мне козни – что еще нужно для черной меланхолии?

– Не поеду, – донеслось из корзины.

– Завтра тоже весь день пролежишь? На седло не возьму – и не проси. Свалишься под копыта – лишишься и этого облика, будешь только тень по дневному времени отбрасывать.

Джинн приподнялся и устало положил маленький подбородок на плетеный край. Испустил вздох.

Меамори сел на корточки и сказал:

– Ну а как насчет истории?

– Какой? – лениво насторожил уши Имруулькайс.

– Называется – «Месть Акимити».

– А кто это?

– Чтобы узнать, нужно поехать со мной – история длинная.

– А про что? – Один зеленый глаз приоткрылся чуть больше, чем другой.

– Про страшную, страшную месть, – завлекающе прошептал Меамори.

– А у вас в Ауранне есть истории не про страшную месть? – фыркнул нерегиль. – Сколько ни слышал – всё про месть да про нападение демонов на дворец. Причем тоже из мести.

– А что такого? Чем тебе не история? – принялся бурно вылезать из корзины джинн.

– Я хочу историю с хорошим концом, – строго сказал Тарег. – Чтобы не «сменила она цветастые рукава парадных одежд на черную рясу и ушла монахиней на Золотую гору», а «жили они долго и счастливо»! И «дети их, многочисленные и дружные, жили по соседству и радовали родителей»!

– Ну-ууу, это в веках не остается! – пренебрежительно отмахнулся Меамори.

– Что-то я не уверен, что это очень здорово – остаться в веках, – пробормотал себе под нос нерегиль.

– Ну ладно, ладно, уговорили… – промурчал джинн, сладко перекатывая спинку. – Бери меня на руки, но-Нейи. И смотри, рассказывай по порядку и долго!

– Конечно-конечно, – отозвался аураннец, прижимая к груди вспрыгнувшего ему на руки кота.

Тарег тихо сказал:

– Да пребудет с тобой удача, но-Нейи.

– И с тобой, князь.

С этими словами Меамори повернулся и, поглаживая спину Имруулькайса, скрылся в кромешной темноте глухого предрассветного часа.

Айн Дакар,

рассвет четвертого дня битвы

Джинн осторожно свесил голову поверх нижней перекладины перил:

– Ого…

– Впечатляет, правда? – отозвался Меамори.

Внизу приглашающе темнел провал: бездонный, с гладкими серо-белыми полосатыми стенами, обточенными дождевой водой и столетиями. Широченная щель постепенно сужалась и подворачивалась, пряча дно под нависающим изгибом стены.

На мост втащили тяжелое от кольчуги тело – спешили, не до чужих доспехов было. Примерившись, отчаялись пропихнуть под перилами и принялись переваливать поверх деревянных поручней.