Ксения Медведевич - Кладезь бездны

За спиной халифа мрачно мотался в седле нерегиль. От дождя он не закрывался, только время от времени встряхивался, как собака.

К подъезжающим метнулся, мелко семеня по грязи и так же мелко кланяясь, начальствующий над воинами веры Хаджадж ибн Умар. Ну да, в том дозоре стояли гази. Теперь вот приходилось решать, снимать осаду или ждать дальше. Из Саара никаких вестей о судьбе пленных не поступало.

Когда Хаджадж ибн Умар подшлепал под самую морду халифской кобылы, аль-Мамун выпростал кнутовище и как следует перетянул толстяка плетью:

– О незаконнорожденный! Я должен был послушать Тарика и оставить вас в Басре носить воду! Ты и твои горе-воины воистину есть бедствие из бедствий!

Плетка свистнула снова. Хаджадж ибн Умар жалобно бормотал извинения. От ударов шов на спине халата разошелся, показывая сероватую ткань рубашки.

– Если бы в дозоре стояли настоящие воины, нам не пришлось бы здесь мокнуть, ожидая милости Всемогущего! Настоящие воины приняли бы бой и погибли как мужчины!

Из-за спины халифа неожиданно отозвался нерегиль:

– По-всякому бывает… – мрачно пробормотал он и утерся мокрым рукавом.

– Тьфу на тебя! – раздраженно бросил аль-Мамун, но опустил плеть.

К привратной башне крепости тянулась желтая глинистая тропа. Закладывая петли вдоль уступов обрыва, она упиралась в низкие темные створки. Камнемет не затащить, близко не подойти – посбивают стрелами. Сумама злобно чихнул. Шайтанский замок, воистину шайтанский. И, не успев вытереть выбитые чихом сопли, снова чихнул – на этот раз от удивления.

На плоской крыше надвратной башни происходили какие-то шевеления.

– Смотрите туда, во имя Милостивого! – крикнул Сумама во всю глотку.

Кругом заголосили и замахали рукавами, тыча в сторону торчащей громады замка. Уродливые, кривые камни скального основания уходили отвесно вверх, но сам холм высотой не отличался. Стены из нескольких слоев камня, надстроенные друг над другом, – те да, те аж голову заставляли запрокидывать. Надвратная башня торчала вперед, как клюв – непонятная, многоугольная, кривая. Как скальный выступ, над которым башню построили. Вершину ее с места, где стояли Сумама и остальные, видать было очень и очень хорошо.

И очень зря, что хорошо. Потому что происходившее там лучше было бы не видеть.

Всех десятерых выволокли на плоскую крышу, поближе к зубцам. Чтоб их все обозреть, значит, могли. Кто есть кто, правда, было не понять: на головы пленным навязали мешки.

Карматы – как охранники, так и просто глазеющие – хохотали, тыча пальцами вниз, на волнующуюся толпу халифских воинов у подножия холма. Вдоль низких квадратных зубцов прохаживались двое – в высоких зеленых чалмах с длинными хвостами. В красивых белых чистых халатах. То и дело вскидывая вверх правую руку, двое бело-зеленых красавцев что-то выкрикивали. Остальные карматы отвечали им восторженным ревом. Пленные стояли, понурив замотанные головы, их заметно пошатывало. Крайнему в шеренге наподдали по спине, он упал на колени. С вершины башни раздался новый взрыв хохота.

Наконец, зелено-белый длиннохвостый красавец повелительно поднял руку. Вокруг тут же замолчали.

Позади и вокруг Сумамы все молчали и так. О чем уж тут было говорить…

Красавец взлез на приступку между зубцами и заорал:

– Вы – жалкие черви! Вам никогда не одолеть нас!

И торжествующе вскинул кулак. Карматы на башне и на стенах заорали, потрясая копьями.

Мелко сеялся дождь. Сумама втянул сопли и сам вздрогнул – до чего ж громко получилось. Вокруг стояли очень тихо.

Красавец, меж тем, раскинул руки в широких белоснежных рукавах: хватит орать, мол. И крикнул:

– Я – копье Богини! Я – разящее оружие Девы-Львицы! Вам никогда не победить таких, как я! Жалкие неверные черви!

За спиной зазвенела трензелем лошадь.

– Я – копье аль-Лат! Богиня дарует нам победу! А вас ждет смерть!..

Восторженные вопли карматов длились довольно долго.

Наконец, бело-зеленый снова развел руки в повелительном, призывающим к молчанию жесте. И эдак высокомерно двинул ладошкой: сюда, мол.

К нему подволокли пленного. Сдернув с человека мешок, кармат крикнул:

– Это – воин из мукатила , получающий жалованье от халифа!

– Откуда только узнали, иблисовы отродья… – послышалось за спиной бормотание Марваза.

Каид подошел поближе и скрипнул зубами:

– Да смилуется над тобой Всевышний, Муса…

По виду стоявшего между зубцами парня понятно было, откуда узнали. На бедняге не было живого места: даже издали хорошо просматривались кровоподтеки на лице и грязь на разодранной рубашке.

Кармат заорал с новой силой:

– Он брал деньги за то, что убивал преданных слуг Богини! Его мы убьем первым!

Мусу оттащили назад. На его место выволокли другого пленного. Сняв мешок, бело-зеленый крикнул:

– Это – глупый феллах, одураченный злыми проповедниками халифа! Он не брал денег за то, что убивал слуг Богини! Его обманули! Между такими, как он, и слугами Богини нет вражды! Его мы убьем последним!

Разбитое лицо ашшарита свидетельствовало о том, что при допросе карматы не делали особой разницы между гази и солдатами на жалованье.

– Это – еще один скверный пес, получавший монеты за нашу кровь! Его мы убьем на ваших глазах!..

Так продолжалось довольно долго.

Наконец, последнего из пленных отволокли от края башенной площадки, и карматский красавец проорал:

– Мы их всех убьем! Кого раньше, кого позже! Но если вы, жалкие неверные черви, желаете получить их назад, то мы – так и быть! – готовы меняться! Двадцать наших воинов в обмен на ваших трусов! Вернете наших храбрых проповедников – и мы даже не откромсаем этим жалким людишкам мужское достоинство! Богиня призывает обратно своих верных слуг!

– Ну, давай договаривай… – пробормотал за спиной Сумамы каид.

– Присылайте к нам своего человека на переговоры! Я – копье Богини, я делаю все по воле Богини! Присылайте человека, я сказал! Не сумеречника! Пусть ваш человек выйдет на середину тропы! Слышите, вы, жалкие трусы!..

Вокруг разом заорали, словно вторя карматам на вершине башни. Те тоже вопили, потрясая оружием. Пленников тычками погнали с площадки прочь.

Сумама обернулся – и вовремя. Работая локтями, Марваз пер прямо к халифской лошади. Кайсит почесал за ухом и вклинился в толпу вслед за ним.

Протолкавшись к самым золотым поводьям аль-Мамуновой кобылы, каид поцеловал правую ладонь и громко сказал:

– О мой халиф! Я пойду! Я пойду выручать моих братьев!

Аль-Мамун долго смотрел на Марваза, потом обернулся к нахохленному, мокрому Тарику. Нерегиль поддал каблуками в бока сиглави, и тот недовольно шагнул вперед. С мундштука текли длинные вязкие слюни.