Ксения Медведевич - Сторож брату своему

– Ты не одолеешь ее , пока не станешь тем, кем тебя назвали люди.

– Но…

– Ты – не Страж Престола. Ты ненавидишь аш-Шарийа. Ты ненавидишь людей. А ведь тебе поручено их защищать.

– Вы – богини, к которым сотни лет все здешние… люди, – сплюнул Тарег, подивившись, насколько люто, на самом деле, ненавидит ашшаритов, – обращаются за помощью. Все эти… – тут нерегиль широко махнул рукавом, – так называемые… люди… – слово давалось ему тяжело, его приходилось выталкивать языком из сведенной яростью гортани, – суть подлые, вероломные, развратные твари, которых, по справедливости, нужно испепелить небесным огнем. А мой хозяин – настоящий выродок, заслуживающий самых глубоких кругов ада в посмертии. И я не знаю, кого и зачем я защищаю. Это чистая правда, и тут мне возразить нечего.

– Ты – глуп, – высокомерно фыркнула Манат. – Впрочем, поскольку ты глуп, ты не поймешь, насколько ты глуп. Но мы тебе, дурачку, так и быть, поможем. Мы поможем тебе… одолеть аль-Лат… хи-хи-хи…

– Кто мы такие, чтобы вставать между нерегилем и его демоном… – насмешливо прошелестела Узза.

– Называйте свою плату, – сглотнув, выговорил Тарег.

Жар ярости спал, и холод опять продернул вниз по позвоночнику. Скулы сводило, плечи дрожали, словно после многочасовой пробежки в полном доспехе.

– Три услуги для Манат, – показала зубищи псоглавая богиня.

– Три услуги для Уззы, – улыбнулась Рогатая.

– Мы называем дело – ты исполняешь. Дважды по три услуги, – проговорили богини странным, жутковатым хором.

Стараясь не дрожать всем телом и пряча кулаки в рукава, Тарег выдохнул:

– Принимаю уговор!

– Глупец, – жалостливо улыбнулась Узза.

И исчезла.

Следом в глухой темени ночи испарилась Манат.

Тарег выдохнул. Потом выдохнул еще раз. Потом пошатнулся, качнулся вперед и уперся ладонями в камень перед собой.

А следом у него подкосились ноги, и нерегиль осел на землю – все так же удерживая ладони на ледяной неровной поверхности. Прислонившись к камню лбом, он несколько мгновений наслаждался прохладой и одиночеством.

А потом кашлянул и прошептал:

– Поди ж ты… Получилось!..

И тут за его спиной вкрадчиво прошелестело:

– Где же мой муж? Неужели ты не видел его, о самийа?..

А тихий, хрипловатый голос сказал из влажной черноты пещеры:

– Я, Манат, поручаю тебе найти и покарать виновника несчастий этой женщины, о Страж. Такова первая услуга, которую ты мне окажешь.

В темноте залились воем гончие.

А тихий призрак за спиной всхлипнул:

– Где же мой муж?.. Где мой Джундуба? Он не оставит меня в беде! Я должна покинуть дом этого нечестивца, скажите моему мужу, что Катталат аш-Шуджан не приняла ни единого подарка! О Джундуба, я верна тебе!

Прозрачная, набрякшая сероватым лунным светом фигурка заломила руки, зазвенев браслетами. Разодранное до живота платье разошлось в стороны, показывая три – нет, четыре – четыре колотые раны, темнеющие запекшейся кровью.

– Я верна мужу, так и передайте! Спаси меня из рук нечестивого, о Джундуба, он держит меня в задних покоях и подсылает с подарками кормилицу, старую змею…

Таиф, весна 488 года аята

Казим стоял на солнце и очень страдал. Тень от дувала была по полуденному времени тоненькая-тоненькая, и айяр маялся под отвесными лучами в ватном халате. Последнюю неделю в оазисе похолодало так, что песок у колодца ночью схватывался ледяной коркой. Людишки шептались, что все из-за нее . Из-за бабы, которая ночью по улицам босиком шлепает. Болтали также, что, мол, следочки тоже все белые от инея. А вдоль дороги лишь замершие дома стоят – и тишина…

Тьфу, страсти какие. А вот днем пекло неимоверно.

Тарик стоял перед воротным столбом и внимательно изучал его основание. Казим свирепо почесался под халатом и подумал: «И чего тут стоять? Надо местных на пытки таскать, а не стоять! И стоит, и стоит, а чего такому важному господину стоять?»

Господин нерегиль негромко ответил:

– Я ищу разгадку к загадке, о Казим.

Айяр неожиданно понял, что сейид обращается именно к нему. И чуть не подпрыгнул на месте.

– Прощенья просим!

И тут же полюбопытствовал:

– А что за загадка, сейид?

Тарик обернулся и посмотрел прозрачными, как лед, глазищами. От взгляда обычно хотелось одеться потеплее, но сейчас нерегиль щурился и смотрел словно внутрь себя – думал.

Наконец, сумеречник сказал:

– Что общего между тремя погибшими?

Казим оттопырил губу, подумал и заметил:

– Думаете, сейид, это они покойницу… того… А Алхан-то наш при чем тогда?! Он это, чужих баб… то есть в Таифе здесь чужих баб… ну, в общем, честно все скинулись на…

Тут айяр окончательно смешался и в ужасе притих. Купленных по случаю баб они уже вытолкали к посредникам взашей – раз вон оно как оборачивается, нет уж, лучше мы в свои кулаки обойдемся, чем чтобы вот так под поленницей тебя лисица нашла…

Нерегиль слабо улыбнулся и снова посмотрел на воротный столб. Айяр пригляделся, и его пробрало холодом.

Царапины. Весь столб исцарапан, сверху донизу. Словно какая-то тварюка полосовала его когтищами, то подкапываясь, то вставая на задние лапы. Точно так же исцарапаны были ворота дома, который им отвели в Таифе. И в том доме, откуда они пришли, тоже все покоцано когтищами – и доски, и столбы, даже медь заклепок подрана, зелень вся до белизны слезла.

– Г-гончие… – пробормотал Казим. – Г-гончие б-богини…

Тарик медленно кивнул и поднялся.

– Сейид… – вдруг решился айяр.

Нерегиль покосился через плечо.

– Ну так… эээ… вы ж вроде… эээ… с… ней … эээ…

– Манат не знает, кто это сделал, – криво улыбнулся Тарик. – Поэтому пустила псов.

При упоминании имени богини Казим сглотнул, дернув заросшим кадыком.

– Алхан не насильничал, – упавшим голосом поведал он господину нерегилю. – Вот только давеча принес целую связку золота в платке.

– От кого? – холодно поинтересовался Тарик.

– От торговца финиками, что под доски завалился и там протух…

– За что?

– Не знаю! – почти выкрикнул Казим. – Не знаю, сейид!

– Я знаю, – вдруг послышалось из-за спины.

Ушрусанец резко крутанулся на месте.

Посреди пыльной улицы стоял и устало смотрел на изодранный когтями столб полный человек в белой аккуратной чалме. Казим прищурился и тут же припомнил это лицо с набрякшими подглазьями и крупным рыхлым носом – Мазлум ибн Салама, здешний кади.

– Зачем ты пришел сюда, о ибн Салама? – своим всегдашним равнодушным голосом поинтересовался нерегиль.

– Подойди к моим воротам, господин, и увидишь, – тихо отозвался ашшарит.