Ксения Медведевич - Сторож брату своему

– Стрелок?.. Собирайся, говорю, не рассиживайся. Впрочем, что тебе собирать, у тебя нет ничего, мы тебе сами все соберем. Айсены дают нам лошадей, ишь ты, расщедрились на радостях.

– А где аз-Захири? – вдруг спросил Тарег. – Вот уж кого должны были наградить… И муллу тоже…

По двору бродили курицы, безмятежно поклевывая что-то в разбросанной соломе.

– Зачем тебе аз-Захири?

– Я его донимал всю ночь. Дурацкими вопросами. И его, и ибн Салаха. Извиниться хочу.

Амаргин молчал.

Тарег заглянул ему в лицо. Лаонец отвел глаза.

Глупо покомкав полотенце, Тарег спросил:

– Как это случилось?..

– Он… умер. Просто… умер.

– Что значит «просто умер»? – ровным голосом проговорил нерегиль.

Амаргин зябко повел плечами:

– У него, похоже, не выдержало сердце, Стрелок. Ну и… горе его доконало.

– Горе?..

– Да вроде как эти дурни не уследили. Когда из альхиба все выходили, Юсуф пошел сам по себе. Ну а куда он мог пойти, как ты думаешь, Стрелок…

– В масджид, – бесцветно отозвался Тарег.

– Да, в масджид. А… там… ну, словом, ты ночью слышал, что – там.

– Да, слышал…

– Ну вот он туда и вошел. Потом вышел. Сначала молчал. Потом долго плакал. А потом умер.

– Да. Умер.

Курица кудахтала и дрожала красной-красной бородкой. Высоконогая, голенастая, тощая пеструшка. Ко-ко-ко, мои цыплятки. Где ж ты был, Всевышний? Старик закрыл дорогу тварям. А Ты ему открыл дорогу прямо в ад. Милостивый, прощающий. Добрый Бог.

– Стрелок?..

– Прости, Амаргин. Но я не могу.

Лаонец наклонил голову и прищурился, чтобы посмотреть ему прямо в глаза:

– Что с тобой, Стрелок? Если ты останешься, он не воскреснет.

– Старик тут ни при чем, Амаргин. Я… не могу.

– Чего не можешь? Хватит говорить загадками!

– Я не могу покинуть пределов аш-Шарийа, – тихо сказал Тарег. – Посмотри на меня. Вторым зрением.

– Зачем? – Золотистые глаза округлились.

– Вот сюда посмотри, – нерегиль дотронулся до шеи.

Амаргин озадаченно уставился на его палец.

– Я… беглый… сейчас. Поэтому это особо в глаза не бросается. Тоненькое стало, прозрачное. Но… оно … есть. Все равно есть.

Лаонец смотрел долго. Потом наклонился и придвинул нос к самой шее. Отодвинулся. Медленно, как во сне, сморгнул.

– Интересно получается… – пробормотал наконец. – Прости.

– За что? – усмехнулся Тарег.

Амаргин помялся:

– Неважно. Прости. Я… должен был догадаться.

– Такое помыслить нельзя, не то что догадаться, – Тарег говорил, а скулы сводило злобой. – Так что уехать в Хань у меня не получится, Амаргин. Я тут немного на привязи. Как говорят суфии, даже если птичка поймана за лапку тонкой ниткой, ей все равно не взлететь. Это они про душу, отягощенную желаниями, но мне тоже подходит.

– Да.

Амаргин все еще смотрел на почти незаметную петлю поводка Клятвы у него на шее. Неверяще. И похоже с трудом подавляя ужас и отвращение. Да, такого лаонцы еще не видели, это точно.

– Вот так, Амаргин. Похоже, разные у нас с тобой дороги. А жаль.

– Мне тоже жаль, – все так же медленно ответил лаонец.

И тут же встряхнулся:

– Ну что ж, делу не поможешь. Но нам все равно пора.

Помолчав, добавил:

– Я так понимаю, что ты не сильно хочешь обратно на сворку. Так что…

Они одновременно посмотрели в сторону двора – никого.

– Пока только трое парнишек у ворот сидят, в зубах ковыряют, – усмехнулся, щуря золотые глаза, лаонец.

И вдруг рассмеялся, снова замотав косичками:

– Ха, зато вчера приходили от сиятельного принца – Амину сватали!

– Что?!

– Что-что, чести великой удостаивали! Мол, все равно вдовой ты осталась, такая вся знатная-красивая-статная, так что приходи ко мне в харим, любимой наложницей будешь!

– Где она?!

– Ты что, Стрелок? Тьфу, Та…

– Нет!

Он быстро вскинул палец, Амаргин не успел произнести имя.

– Прости.

– Где она?

– Да в доме сидит, а что?

– Что вы ответили посланцу?

– Да на хрен послали, что ему мы могли ответить, ты что…

– Вам нужно уходить. Сейчас же.

Веселье как холодной водой смыли с узкого смуглого лица:

– Ты думаешь, они…

– Я не думаю, – жестко ответил Тарег. – Я знаю. Это была не просьба и не приглашение, Амаргин. Это был приказ.

– Кому, Амине?

– Тебе! Ее вообще никто ни о чем не спрашивал! Она же женщина! Ты забыл, что сам мне рассказывал по дороге в Хайбар? Про скотину, у которой должен быть хозяин?

Тарег в жизни никогда не видел таких круглых глаз у сумеречника. У всех сумеречников они, как известно, по разрезу кошачьи. И округляются только от изумления. Нерегили так и говорили про странные события: «И у всех глаза стали круглыми». Вот и у Амаргина лицо сейчас было прямо как в присловье.

Тарег терпеливо пояснил:

– Ожидается, что ты ответишь каким-нибудь высокопарным дерьмом типа «и я увидел у своего дома следы льва и убоялся». А вечерком пришлешь сестренку. Вместе с какими-нибудь льстивыми стихами, восхваляющими щедрость и великодушие принца.

Глаза Амаргина так и оставались очень, очень круглыми.

– Ну я, конечно, глава клана… И согласно древним установлениям… – промямлил он наконец. – Но чтоб так …

– Запомни, братишка, – очень серьезно сказал Тарег. – Женщину, попавшую в харим к влиятельному человеку, ты целой лаонской армией не выручишь. Она пропадет, канет, растворится. И ты никогда ее больше не увидишь: знатных женщин здесь из домов не выпускают, они ни с кем не разговаривают, никуда не ходят и никого не видят. Здесь не принято даже подавать виду, что ты знаешь, что у твоего друга есть жена, – ее просто не существует ни для кого, кроме мужа. К тому же Амина язычница. Ее вообще скрутят и продадут куда угодно и кому угодно, и никто пальцем не пошевельнет, чтобы ее выручить. Мы для них кафиры. Неверные. Желание правоверного для кафира – закон. А к вам посылал не просто ашшарит, Амаргин, а принц. Принц крови. Ему здешние толстобрюхие Амину небось предложили, чтоб вину загладить: как же, такой уважаемый человек в паломничество приехал, пожертвования привез, а тут – вот незадача! – война приключилась. Сколько хлопот доставили, неудобно…

– Так, – Амаргин резко встал с пола. – Валим отсюда. Ну наконец-то дошло.

– Амина? Амина?!

В комнату влетела сандалия Финны:

– Что ты орешь?! Ты разбудишь Дейрдре!

Сидевшая на террасе женщина для верности еще и погрозилась кулаком через огромный сверток с младенцем.

И тут же вскинулась, как змея. Клевавшая мусор пеструшка растопырила крылья и метнулась прочь – в ворота заколотили. Громко, настырно, по-хозяйски хохоча и переговариваясь на ашшари: обсуждали какую-то певицу, которую позвали к кому-то в дом. Всласть нареготавшись, кто-то заорал:

– Эй, там! Именем эмира верующих! Открыть ворота!