Ксения Медведевич - Сторож брату своему

Три псины.

Хадбан храпнул и дернул головой.

– Н-но, Фуфел, не балуй… Это всего лишь вонючие призрачные демонические сучьи потрохи. Нам их бояться нечего. С дороги!

Это он прошипел уже собакам.

Те злорадно осклабились.

Стрелок…

Слева улочка открывалась крохотной площадью с колодцем. Колодец казался игрушечным рядом с громадной, страшной в своей неестественной высоте фигурой с головой собаки.

– Приветствую вас, наилучшая госпожа… – проговорил Тарег сквозь постукивающие зубы.

Зубы стучали скорее от холода, чем от страха. От Богини тянуло черной, морозящей внутренности стынью.

Мы в расчете, Тарег. Ты все верно понял и исполнил мое третье желание. Медина спасена. А тебе время возвращаться к халифу.

– Очень рад слышать, что вы не в обиде, уважаемая! – получилось выдохнуть почти не дрожа, только по хребту чуть-чуть продирало. – Только теперь – ваша очередь исполнять уговор. Как мне справиться с аль-Лат? Придумали?

Ты не понял, Тарег. Твоя ночь – на исходе. Возвращайся к халифу.

– Вы по-прежнему не утратили вкуса к загадкам, госпожа, – сглотнув, пробормотал он. – Простой вопрос – простой ответ. Как мне уничтожить демона, уважаемая? Отвечайте!

Холод усилился, ступни отмерзли – он их больше не чувствовал. Думать не получалось, мысли тоже вымерзли в пустой голове.

Справа, из-за угла, медленно вышла замотанная в черное женщина.

Так.

– Что ж вы, госпожа, не при параде, – сглотнув, проговорил Тарег.

Ни рогов, ни короны. Узза казалась маленькой и беззащитной в абайе и маске-бирге. Конечно, здесь она в чужих владениях. В Медине властвует сестричка со своими собачками.

– За мной должок, – стараясь не заплетаться языком о помертвевшие губы, проговорил Тарег. – Третье поручение, госпожа. Чего изволите?

Мы в расчете, Тарег. Ты исполнил мое третье желание, когда помог влюбленному юноше. Будешь в Марибе, спроси лавку плетельщика циновок Антары – думаю, он будет счастлив. Абла тебе тоже обрадуется, не сомневайся…

Сглотнув слюну, Тарег нашел в себе силы улыбнуться: Антара живой. Хорошо, что живой. И совсем хорошо, что женатый на Абле.

– Что ж, – пробормотал он, глядя, как изо рта вырываются клубы пара.

Какой же в этом переулке мороз…

– Раз мы в расчете, я задам тот же вопрос, – голос сорвался на кашель.

В ответ прошелестело:

Ты не понял, Тарег. Возвращайся к халифу.

– Отвечайте, уважаемая! Дали слово – держите!

Ты не понял. Твоя ночь – завершилась. Теперь ты – Страж Престола.

– Что мне делать с аль-Лат?!..

Твое будущее определено. Что делать дальше, узнаешь. Ты все узнаешь по дороге, о Страж.

– К владельцу не вернусь! – прорычал Тарег.

Лицо обдало холодом, да так, что застыли губы.

Богини разом исчезли.

Салуги задрали морды и залились замогильным, мрачным воем.

Дальше все произошло очень быстро.

На соседней улице крикнули, залаяли приказами. Громко затопали копыта лошадей, которых пустили вскачь.

Оказавшись в кольце наставленных копий, Тарег отодвинул щеку от царапающего кожу острия:

– Это такая вежливость?

– Это такая предосторожность, сейид, – ответил молодой гвардеец в желтом кожаном кафтане. – Я в четвертый раз вас упустить не хочу.

– Абу аль-Хайр?.. – позвал Тарег. – Ты ж здесь, отзовись.

– Каид Марваз! Прикажите вашим людям убрать копья… – прозвучал усталый голос.

Ашшарит прошел через ряд всадников, сердито пихая их в стремена.

– Я же говорил вам, господин Стрелок. У Хозяйки на вас планы.

– Не делай этого, Абу аль-Хайр.

Тот бесконечно устало помотал головой, поднимая руку: ну все, мол, сколько можно.

– Вы справились без моей хваленой волшебной силы. Справились. Я не нужен вам, чтобы победить карматов. Я вообще не нужен аш-Шарийа. Пойми, это была ошибка. Повлекшая за собой череду других грустных ошибок.

– Мне сейчас не до богословских тонкостей, господин Стрелок.

– А здесь нет никаких тонкостей. Через три года по этой земле пройдется поток, который не остановить никому. Ни мне, ни вам – даже с моей помощью. Через три года аш-Шарийа настанет конец, Абу аль-Хайр. Окончательный конец, конец света. И эти три года я хочу прожить без чешуи.

– Я…

– У тебя в рукаве фирман халифа. Когда я поцелую печать, разверну его и прочту, я превращусь в чешуйчатое чудовище. В трёшку . В аждахака, которого ты видел в альхибе. Отпусти меня, Абу аль-Хайр. Я прошу тебя, отпусти. Я… не хочу… встретить смерть аждахаком.

Ибн Сакиб вздохнул. Грустно хмыкнул. И достал из рукава фирман.

– Именем повелителя верующих, я вручаю тебе это повеление и послание, о нерегиль.

Тарег посмотрел на свернутую в трубочку бумагу. На толстом красном шнуре покачивался кругляшик халифской печати.

Пожав плечами, нерегиль принял бумагу в обе ладони. Для порядка пробормотал:

– Слушаю и повинуюсь.

И развернул свиток.

Над головой, не стесняясь, вздыхали – с облегчением. Скрипя рукавицами и позванивая кольчугами, отводили и поднимали копья.

Интересно, это тот же фирман, что ему пытались вручить в Нахле? Да нет, непохоже, если б письмо за ним полгода гонялось, потрепалось бы. На свежей, жестко шуршащей бумаге было выведено – свирепым, размашистым, плюющимся чернилами почерком:

«Ты говнюк, сволочь и уродливый нелюдь. Кругом людей убивают и вилаяты жгут, а тебе до этого, я смотрю, как ишаку до музыки. Приказываю немедленно прибыть туда, где я буду пребывать на момент вручения этого письма. Не прибудешь и опять усвистишь, погань сумеречная, я тебя лично найду, выдеру плеткой и отправлю работать на водяном колесе. Это все, что я имею тебе сказать, сучий сын. Когда вернешься, ты познаешь мой гнев. И это – клянусь Всевышним – будет не на словах. Всё. Абдаллах аль-Мамун».

В следующий миг в него – отовсюду: сверху и снизу, со всех восьми сторон света – хлынула Сила. Воронка со свистом вкрутила Тарега в себя, вереща и колотя руками, он поднимался над землей, разевал рот, как пойманная рыба, выгибался и снова кричал, протестуя против немыслимой, несправедливой, небываемой боли…

Неожиданно все кончилось. Несколько мгновений он еще повисел в паре локтей над землей – вокруг, казалось, пролетел тихий ангел. А потом резко, как отпущенная марионетка, упал вниз. Против ожиданий, не мордой в грязь, а пружинисто, как кошка, на обе ноги.

Вокруг никого не было. Только трепалась на ветру втоптанная в грязь бумажка с раздавленной печатью да криво торчало чье-то копье.

Бумажку он поднял и разгладил.

– Ну ладно, Абдаллах аль-Мамун. Признаю, что в этой схватке ты победил.

Вздохнув, высмотрел поверх крыш обгорелый остов цитадели. И, пошатываясь, поплелся с перекрестка прочь.