Ксения Медведевич - Сторож брату своему

– Я поехал наружу, – тихо – а почему, кстати, тихо? Кто здесь живет, кроме змей и скорпионов? – сказал он нерегилю.

– Да, повелитель, – пустым голосом отозвался Тарик.

Развернув упрямо мотающую башкой кобылу, аль-Амин обернулся. Самийа неподвижно сидел на таком же застывшем, словно неживом коне – и смотрел вверх, откинув голову. Мухаммад с неприятным холодком осознал, что нерегиль не рассматривает картину. Они с Сурушем смотрели друг другу в глаза – словно Тарик пытался получить у ангела ответ на какой-то давний, незаданный, но крайне важный для обоих вопрос.

Аль-Амин отвернулся – горечь в уголках губ запечатленного на фреске существа не оставляла никакой надежды. Там только тлен и смерть, печально улыбался Суруш. Все мы умрем.

Резво цокающая кобыла вынесла его на солнце, и наваждение отпустило.

Аль-Амин облегченно вздохнул. Да уж, действительно проклятые развалины. Оглянувшись, чтобы позвать самийа – сколько можно торчать перед этой облезлой стенкой? – он услышал быстрый топот копыт.

Через мгновение конь вынес Тарика наружу – и закрутился от нетерпения под ярким солнцем, грызя мундштук. Снова налетел несущий песок ветер, растрепал полы и рукава джубб. Аль-Амин придержал на голове высокую чалму: шайтан его дернул нацепить на себя это сооружение, перед кем ему здесь красоваться? Перед шакалами и сусликами?

– Ни одной газели за все утро, – пожаловался он нерегилю. – Спешимся?

Тарик как раз похлопывал Гюлькара по шее – ну а жеребец, выворачивая голову, пытался его укусить. Вот отродье нерегиль себе выбрал, нет чтоб ездить на кобылах, как все, – так нет, оседлал это бедствие из бедствий. Подлое четвероногое уже дважды куснуло Мухаммадову лошадь в бедро.

Нерегиль наконец справился со скалящим зубы Гюлькаром. Кивнул в ответ.

Поводья они примотали к старой кривой акации. Толкаясь мордами и сопя, кони принялись обгладывать трепещущие мелкими листочками ветки.

Теперь они стояли у самого подножия гигантских плит расползающейся лестницы. Тарик смирно ждал, пока аль-Амину придет что-либо в голову.

И вдруг, все так же не поднимая глаз, нерегиль спросил:

– И давно так, о повелитель?..

Где-то слева, под уходящей в небо стеной фасада, зашуршал песок, заскакала камушками мелкая осыпь. Взгляд аль-Амина метнулся туда – и тут же обратно:

– Давно – что, о самийа?

И халиф снова как-то воровато покосился в сторону притихшего оползня. Из низкого оконного проема выползала на кучу битого щебня длинная-длинная ящерица. Аль-Амин облегченно вздохнул. Повернулся к Тарику – и встретился с ним взглядом. У нерегиля оказались здоровенные, пустые, как у Суруша, глазищи. Они затягивали, как глубина колодца.

– Кто-то распугивает вокруг тебя дичь, о халиф, – шевельнулись, наконец, бледные тонкие губы.

Халиф передернул плечами.

И вдруг решился:

– Я ничего не пил. Ни сегодня. Ни вчера.

Украдкой посмотрел на нерегиля – тот отрешенно осматривал осыпающееся великолепие развалин с той стороны площади. На бледном фарфоровом лице, казалось, отражаются желто-красноватые блики солнечного света на кирпиче. Самийа вдруг вздохнул.

– Ну хорошо, хорошо… – Аль-Амин почти скрипнул зубами.

Проклятие, почему он, всесильный властитель, чувствует себя рядом с нерегилем нашкодившим мальчишкой?

– Вчера я пил. Но только с утра! А сейчас я трезв! Трезв!

И мне все равно кажется, что…

Под стеной снова зашуршало.

И вверх по позвоночнику полез, морозя спину, привычный страх. Цепенящий. Дурманящий. Сковывающий по рукам и ногам.

Под стеной шуршало. Смотреть в ту сторону у аль-Амина не было сил. Не было сил.

– Тарик, что там?..

Очень хотелось залепить глаза ладонями.

– Очень правильная мысль… – тихо отозвался нерегиль откуда-то снаружи. – Хотя сейчас его там нет.

Оказалось, Мухаммад все-таки закрыл глаза. Его била дрожь. Крупная.

– Нельзя смотреть ему в глаза. Никогда.

– К-кком-му?..

– Аждахаку.

– Я бб-бою-ййуссь…

Дрожь и стылое оцепенение сливались к подошвам.

Наконец, халиф смог переступить ногами. Оказалось, они затекли.

– Значит, мне не мерещится.

Раскрыв глаза, аль-Амин увидел всю ту же вымершую площадь под предполуденным солнцем. Где-то среди лохм травы стрекотали цикады. Лошади шумно фыркали, тряся и дергая куст. Нерегиль молчал, отвернувшись.

– Я думал, мне мерещится, – настоял аль-Амин, – потому что лошади не беспокоятся. Собаки не беспокоятся. Загонщики – тоже ничего не чувствуют. Один я умираю со страха. И я решил, что допился до пуганых змеев…

– Ему сойдет и это, – все так же не поворачиваясь, сухо ответил Тарик.

– Что сойдет? – Аль-Амину уже начинала надоедать эта словесная игра. – Почему его никто не чувствует и не видит, кроме меня?

– Я вижу, – серые бледные глазищи снова уставились на него. – Кошка бы увидела. Аждахак ходит по границе между видимым и невидимым. Невидимый мир доступен лишь разумным существам. Лошадь разумом не обладает. Собака тоже.

– А кошка? – хмыкнул Мухаммад.

– У кошки есть второе зрение, – скривился самийа.

И снова отвернулся.

– А… Чего он от меня хочет? Почему он за мной ползает?!

Тарик прищурился:

– Ты сам должен ответить на эти вопросы, о мой халиф.

Ах, так? Аль-Амин схватил нерегиля за рукав и с силой дернул к себе:

– Ну-ка хватит со мной играть в загадки! Рассказывай все, что знаешь! Ну?..

В следующее мгновение аль-Амин почувствовал, как почва уходит у него из-под ног. В струящемся, как над костром, мареве над ним парило перекошенное яростью лицо нерегиля, скрюченные, как когти, пальцы, тянулись к горлу. Аль-Амин колотил пятками, орал и бестолково отмахивался рукавами:

– Уйди! Уйди, шайтан!.. Ааааа!!..

Неожиданно все закончилось.

Переводя загнанное дыхание, Мухаммад с шумом выпустил из груди воздух. И осторожно, постанывая – спину и локти больно колола трава и щебенка – приподнялся и сел. Чалмы на голове, конечно, не было. Туфли улетели тоже.

Ошеломленно поводив глазами вокруг, аль-Амин ахнул: куста акации, к которому они привязали лошадей, тоже не было. Кони сорвались и убежали во время этой… вспышки.

Безмятежно трещали цикады.

От тихого покашливания Мухаммад подпрыгнул.

И увидел Тарика – тот стоял выше по лестнице и, кривясь, потирал горло. Аль-Амин увидел, что у нерегиля с шеей, и вздрогнул. Белую кожу пересекала красная полоса – словно кто-то придавил тетивой или веревкой. Еще раз вздрогнув, Мухаммад вспомнил книгу старого астролога: Клятва нерегиля в мире второго зрения выглядит как удавка. Видно, Тарик кинулся на него, а Клятва оттащила…

– И поделом! Поделом тебе! – пискнул аль-Амин, грозясь пальцем.

Он, конечно, хотел грозно прикрикнуть – но почему-то вышло только пискнуть.