Вячеслав Вигриян - Перемещенный

Долой, долой, долой дурацкие вопросы, долой дурацкие мысли!!! Он перевел взгляд на сидящую почти впритык к костру Улушу. В котелке у нее варилось какое-то варево, которое то и дело следовало помешивать, иначе пригорит, намертво прикипит к стенкам, и ничем ты его потом не отдерешь. Ничем, кроме разве что смешанного с золой песка, да и то придется повозиться прежде чем стенки котелка примут приличный вид. Выглядела она сейчас настолько по-домашнему, что Степан искренне поразился феноменальному умению девушки создавать уют в том месте, в котором, казалось, добиться этого невозможно в принципе.

Вот она, его новая цель в жизни: не сравнять с землей Империю, горя огнем кровной мести, не изменить судьбы народов, населяющих этот долбанный, щедрый на неожиданные сюрпризы материк, — ему нужно, чтобы желтоглазая ведунья продолжала жить. И пусть рушится все вокруг, пусть сам Володарь Всемилостивый, Животворящий, сверзится со своего небесного трона — ему, Степану, до лампочки. Нет, он, естественно, продолжит играть свою роль Вождя Трудового Народа, но это будет сделано лишь потому, что Улуша никогда не бросит своих в беде. Скрыться от опасности, залезть в глубокую нору для того, чтобы переждать бурю — не ее стиль. Ведунья пойдет до конца, до самой развязки, к чему бы та не вела. А значит, придется плестись за ней, гордо расправив плечи. Одно утешение: развязка эта самая теперь близка как никогда, ведь в их с Клекрием распоряжении нынче сто восемьдесят две тысячи воинов, ни больше ни меньше.

Недавно Степан поинтересовался у Улуши: откуда столько? На что получил вполне исчерпывающий ответ: пришли на зов. И пусть подавляющая часть их войска огнестрельным оружием не обладает — против такой силищи вряд ли кто устоит. Завтра город Геттинген ляжет в руинах.

— Я так понимаю: не бывать миру?

— Правильно понимаешь, — Степан только сейчас вспомнил о существовании купца, сидящего все это время тихо, как мышка, и всеми силами старающегося привлекать к себе как можно меньше внимания.

— К чему тогда в Петроград ездил на высочайшую аудиенцию? Прогуляться захотелось?

— Ага, по степи на твоей тарантайке, да с ветерком! — и вдруг, посерьезнев, добавил: — Обстоятельства тогда были несколько иные, понимаешь?

— Что-то личное?

— Да, но не в этом дело. На совете предложение императрицы я изложил слово в слово, показал карту с предполагаемыми границами обоих государств, если можно так выразиться. В общем, скажу коротко и ясно: не такой сирти народ, чтобы вот так, запросто отдавать земли своих предков в обмен на что-либо. Менталитет не позволяет.

— Ладно, шут с ним, с менталитетом. Со мной-то что теперь будет? — перейдя к вопросу о собственной судьбе, Анатолий Ефремович втайне надеялся, что Степан отпустит его прямо сейчас.

Дескать: иди, друг мой ситный, на все четыре стороны, да помни мою доброту. И он пошел бы, ух как пошел! Даром, что сейчас ночь и зверья хищного полным-полно, но что значит какое-то там зверье по сравнению с бесчисленными полчищами дикарей, один лишь взгляд на которых не то что вгоняет в дрожь, а парализовывает разум, заставляя члены быть ватными, а чресла превращая в холодный студень!

— Завтра с нами на город пойдешь. Держаться все время подле меня будешь, чтобы случаем не зашиб никто. Сразу после боя отпущу.

— А до боя никак нельзя?

Улуша не выдержала и прыснула в кулак. Русскую речь она понимала уже неплохо и трусоватый купец изрядно ее позабавил.

— Клянусь, я никому ничего не скажу!

— Никак! — Степан сказал, как отрезал.

— А я бы его отпустила, он смешной! — повернувшись к ним лицом, Улуша показала в улыбке свои беломраморные зубы.

В темноте ее желтые глаза светились, а отображавшиеся в них отблески костра добавляли в облик девушки нечто пикантно-потустороннее.

— Свят-свят-свят-свят-свят!!! Изыди, сатана, избави Господи, от лукавого и чад его, яви мне, Господи, благолепие свое, упаси и помилуууй! — Анатолий Ефремович вновь взялся за свое, невольно заставляя Улушу со Степаном разразиться взрывами неудержимого хохота.

Этой ночью никто из них так и не смог уснуть. Анатолий Ефремович то оплакивал свои разбившиеся вдребезги надежды, то проклинал чертовку-судьбу, благодаря козням которой ему суждено будет поутру принять пусть и пассивное, но все-таки участие в будущей сече. Степан же с Улушей просто лежали, тесно прижавшись друг к другу, и молча смотрели на звездное небо.

Ночь эта была особенной, не такой как другие. Казалось, что все вокруг замерло, погрузилось в какое-то подобие летаргического сна. Безветрие. Тягучий, словно патока, воздух. И тишина. Ни вскрика ночной птицы, ни писка грызуна, ни грозного рыка вышедшего на охоту хищного зверя. Природа словно ждала чего-то, какого-то грандиозного события, способного с ног на голову перевернуть всю историю этого мира.

Едва задребезжил рассвет, воинство сиртей пришло в движение. Сейчас им предстояло сделать небольшой марш-бросок к стенам города. Задумка была такова: примерно шестая часть воинов, возглавляемая одним из новых старост, имитирует крупномасштабное наступление с юга. Основные же силы скрываются до поры до времени в небольшом лесном массиве на западе и ждут, пока Степан заложит заряд под наименее охраняемым участком городской стены.

В принципе, ничего невозможного в поставленной перед ним задаче не было — под прикрытием Улушиной мары он легко мог сделать это в любое время дня и ночи. Потому и шел на дело с легким сердцем, подбадривая плетущегося на негнущихся ногах купца, да перебрасываясь шуточками то с неунывающим Гриней, то с Варварой.

Травница тоже была в прекрасном расположении духа. Похоже, ее отношения со старостой Сергием успели перерасти в новую фазу. Ту самую, когда между возлюбленными уже не остается никаких тайн, недомолвок и недоговоренностей, и пара становится единым целым.

Одна лишь Улуша не принимала участия в общем веселье. Шла молчаливая, сосредоточенная. Впрочем, никто ей в душу не лез. Создать мару — задача не из простых, требует не только высокой концентрации, но и пожирает уйму жизненных сил.

Добравшись до нужного места и оставив купца на попечение Грини, Степан с Улушей, наскоро попрощавшись со всеми, побрели, взявшись за руки, в сторону Геттингена. Мара у Улуши получилась что надо: за все время пути с городских стен не прозвучало ни единого выстрела, ни окрика. Они были невидимы, невидимы в полном смысле этого слова. Степан до сих пор не переставал поражаться: как такое возможно? Сильна ведунья, более чем сильна, хотя по виду то и не скажешь. Даже насекомые — и те, не видя на своем пути никакой преграды, так и норовили пролететь сквозь них.

— Вот черт! — Степан тихо выругался, когда одна из мошек попала ему прямо в глаз и принялся усиленно тереть его свободной рукой.