Робер Гольярд - Наследство Каменного короля [СИ]

Алиенора стояла посреди холла; в руках она держала холщовый мешок.

- Вот. – Она протянула его Гуго. – Иди. И ты должен поторопиться. Мои… м-м, друзья ночью ведут себя очень странно. Они – как непослушные дети. Стоит отвернуться на мгновенье, и уже приходится сердиться, чтобы не натворили чего. Но я попридержу их… пару-другую дней. Чтобы она смогла насладиться моим подарком.

Кивнув на ходу, Гуго схватил мешок и выбежал во двор.

Стон стоял над Кровавым Лугом.

Многоголосый человеческий крик, заглушаемый лишь безумным свистом чёрных чудовищ. Огромные шатры раскачивало, а палатки срывало с места дикими порывами леденящего ветра. Чёрного ветра, ибо его принесли с собой тени .

Лишь стоило солнцу скрыться за горизонтом, как на южных холмах возникли они . Появились из ниоткуда. Воздух потемнел и сгустился, плотными языками тумана пополз вниз по склонам, приобретая формы высоких, на две головы выше человека фигур, как будто одетых в длинные рваные плащи. Из-под капюшонов на людей смотрели бесформенные вытянутые морды с колышущимися дырами вместо глаз. Каждое движение чудовищ сопровождалось лёгким потрескиванием, а на землю под их ногами ложился сверкающий иней.

Тысячи тысяч теней . Мириады теней . От запада до востока, насколько хватало взгляда, холмы дрожали и текли, словно чёрный океан, внезапно вышедший из берегов, гигантскими волнами хлынул на Корнваллис.

А над бушующим прибоем непостижимым образом стояла она . Тонкая женская фигура в ослепительно белом платье парила в воздухе, широко раскинув руки в стороны. Ветер развевал её волосы.

- Она поёт… поёт, - шептали солдаты. То и дело поскальзываясь в весенней грязи, они торопились вперёд, выстраиваясь в длинные шеренги, с замиранием прислушиваясь к словам странной песни, которые доносили до них порывы холодного ветра.

Блио нарядное своё

Достать она велела,

И плащ с пурпуровой каймой,

Что здесь скроили ей самой.

Всё ей принесено тотчас:

Вот нежный мех, парча, атлáс,

Вот платья шёлк лоснится гладкий

На горностаевой подкладке.

И украшенья золотые –

А в них каменья дорогие:

Зелёный, алый, голубой

Чаруют пышною игрой…

Пара-другая дней, мысленно бормотал Гуго, нахлёстывая жеребца. Проклятье, успеть бы. Перед глазами до сих пор стояло покрытое землянистыми пятнами лицо Равена Оргина: мешок треснул по шву, и голова вывалилась, когда Гуго хоронил её в наспех вырытой яме на опушке Дубренского леса.

Спать по ночам почти не удавалось, хотя глаза слипались от усталости. Есть – тоже. Гуго с трудом заставлял себя проглотить на ужин несколько кусков.

В еде недостатка не было: по дороге в Марч он миновал с полдюжины деревень, и в каждой из них всегда находилось хотя бы по шмату сала и краюхе сухого хлеба. Деревень пустых и безжизненных, с наспех заколоченными ставнями и дверями. И ни одного человека. На всем пути от Дубрена. Ещё слава богам, что он знал дорогу. По пути в Лонхенбург Миртен показал Гуго эту малоприметную развилку, перед которой, чуть накренившись, стоял древний каменный столб.

- Это – поворот на Марч, - сказал маг. – Отсюда до замка всего несколько часов ходу.

Помнится, Гуго тогда слегка поёжился, разглядывая уходящую в горы дорогу, которая постепенно сужалась, превращаясь в жутковатого вида пещерный проход, зажатый с боков нависающими скалами, а сверху почти закрытый переплетением корявых деревьев.

Его глаза застилало потом, а тело зверски болело от четырёхдневной скачки, когда лошадь споткнулась и кубарем покатилась вниз с очередного пригорка, а сам Гуго, по счастью вылетевший из седла, больно шлёпнулся о землю, уткнувшись лицом прямо в заросли колючего кустарника. Коня пришлось бросить: взмыленное животное, всё в хлопьях пены, хрипя и подёргивая ногами, лежало на дне овражка. Ещё хорошо, что до того столба оставалось не больше пяти-шести миль. Отряхнувшись и проверив на всякий случай содержимое своего мешка, Гуго продолжил путь.

Солнце уже спряталось за вершины Чёрных гор, когда он остановился на краю кратера. Миртен рассказал своему молодому другу немало интересностей про это место, но увидев всё воочию, юноша поразился. Белый туман, непроницаемым ковром покрывающий жерло Глеркиддираха, напоминал своим видом бесконечное поле кустистых летних облаков, непонятно каким образом оказавшихся на земле.

Здесь было уже темно и Гуго пришлось потратить малую толику времени, чтобы зажечь смолистый факел. Он вздохнул – и нырнул в клубящиеся волны.

Тучи стрел взмыли в воздух, закрыв от людского взора темнеющее небо с бегущими по нему маленькими облачками. Стрелы мелькнули – и утонули в чёрных волнах. Дьяволица засмеялась серебристым смехом, взмахнула руками, и туман, услышав её призыв, стремительно потёк на Кровавый Луг.

Солдаты едва успели расступиться, пропуская вперед сверкающую громаду рыцарской конницы. Король с нами, король с нами.

Холмы вздрогнули от топота тысяч лошадей, когда закованная в сталь река широким потоком хлынула на врага. Десятки хоругвей и сотни штандартов. Единороги и медведи, орлы и леопарды, львы и вайверны, фениксы и грифоны, кентавры и саламандры, синие, красные, голубые, жёлтые и зелёные в едином порыве устремились вперёд, разрубая мечами туман и прокалывая копьями воздух.

Чернота пожирала всё без остатка, разбухала, увеличивалась в размерах с каждой съеденной жертвой. С безумным ржанием лошади носились по полю, потеряв хозяев, а от дикого свиста солдаты падали на колени, отчаянно зажимая себе уши. Падали, чтобы никогда больше не подняться.

Людское море дрогнуло и побежало, бросая на ходу мечи и алебарды, спотыкалось, валилось в грязь и, хрипя в предсмертных муках, затаптывало само себя в тщетной попытке сохранить жизнь. Смоляные щупальца, извиваясь и сладострастно урча, жадно лизали упавшие тела. Тени были повсюду. Плавные и безмолвные, почти пресытившиеся количеством пищи, они лениво кружились вокруг завывающих от ужаса людей, выхватывая из толпы всё новые лакомые куски.

Раскачиваясь в охвативших их клубах тумана, хоругви кренились и исчезали одна за другой. Львы и единороги, кентавры и грифоны, леопарды и фениксы, рыдая невидимыми слезами, тонули в чёрном маслянистом океане, устилая его дно и саванами покрывая то, что осталось от могущественных эорлинов Корнваллиса.

В Марче царила темнота, жуткая и пугающая. Свет факела выхватывал из неё убогие покосившиеся домишки с дверями, визгливо раскачивавшимися на кожаных петлях, обломки ящиков и гниющего мусора. Ворота замка были распахнуты настежь.