Борис Усенский - Берега Ахерона

— Ну, тут недалече! Поднимешься к Большой Морской, а там того, к Владимиру под золотым крестом.

— Спасибо, — буркнул красноармеец и посмотрел на своего спутника, — Доходчиво, черт бери!

— Извозчики все знают, — зевнул в ответ второй краском, уж точно бывший золотопогонник и, подхватив чемодан, решительно направился к зданию вокзала.

Извозчиков было не так чтобы и много, но для Севастополя изрядно, десятка полтора. Возничие собрались в круг, курили махорку, травили анекдоты, обсуждали городские новости. Бородатый дядька, самой, что ни есть разбойничьей наружности рассказывал старую байку и божился что все, чистейшая, правда. Причем с такими подробностями божился, что даже лошади стыдливо фыркали. Слушатели понимающе кивали, подзадоривали сочинителя, но замолкли, увидев клиентов. Это конечно не господа офицеры императорского флота, но на безрыбье и красный командир осетром покажется. Повезло худосочному татарину в косоворотке и ярко-красном жилете.

— Милей…,- начал было один из пассажиров но, получив кулаком в бок от своего спутника, лишь буркнул, — В штаб флота и живее!

— Могем и к штабу, — согласился извозчик, — Ноне оно все спешат, а куда? Все тамова будем! Кисмет!

Накануне прошел дождь. Деревья искрились капельками воды, радовали сочной листвой, а невообразимо глубокое небо кричало голосами чаек. Красный командир, державший на коленях изрядный сверток, мрачно смотрел по сторонам и нервно курил, дрожа от холода, словно не конец мая, а промозглый ноябрь.

— Андрей! Ты часом не заболел? — улыбнувшись, поинтересовался второй красноармеец и, не получив ответа, продолжал наслаждаться болтовней возницы.

— Вот при царе, — продолжал словоохотливый возница, — Не то, что теперича! Хотя щас полегчало, хозяин вроде как…

А мимо, в такт лошадиному бегу, проплывали дома, не потерявшие еще памяти о прошлом, которое просвечивало в сбитых гербах и статуях со щербатыми носами. Был ведь и другой Севастополь, под пронизывающим ветром, притихший в ожидании неизвестности. Мы угрюмо брели вслед за Туркулом и Витковским к Графской пристани в мокрых, соленых от пота и морских брызг шинелях, проигравшие и, чего греха таить, сломленные. Сломленные ли? Ведь прошлой осенью, наблюдая с кормы «Херсона» за исчезающими в дождливой мороси колонами. Думали, что вернемся и вернулись, двое из многих и многих. А дальше что? Сдаваться быдловатым гражданам? Мы словно римляне «Молниеносного» легиона, ушедшие через Дарьяльское ущелье по приказу императора. И упал где-то в Прикаспии последний римлянин, сжимая священную аквилу, и золотая птица с грустью смотрела, как черные собратья из перьев и костей выклевывают мертвые глаза. Маловат легион-то! Дроздов и я, я и Дроздов! Чем барон хуже римского императора? А все почему? Не умел мстить Николай Александрович Романов, за что и поплатился головой! Большевички сразу взялись за дело, со знанием взялись, засучив рукава. Не город, а морг какой-то. Сон разума рождает чудовищ, добро бы призрачных, а то из плоти и крови, голодных, жаждущих свеженького мясца.

— Приехали! — громко сообщил Дроздов.

— Чего? — очнулся Морозов и растерянно осмотрелся и хлопнул ладонью по нагрудному карману, — Мандат на месте, а то говорят, командующий строг и не справедлив!

— Идем, философ! — буркнул Александр, расплатившись с извозчиком.

На ступенях штаба царила обычная суета, уходяще-приходящая, торопящаяся по небывалой срочности, как и положено в вертепе или негритянском борделе. Интиллигент, с тросточкой, что-то доказывал часовому у двери, возмущался, но как-то уж слишком культурно. Краснофлотец стоял словно статуя, холодная, безмозглая, и до безобразия тупая. Красные командиры неторопливо поднялись по широким ступеням бывшего офицерского собрания, остановились на секунду другую и решительно направились к несговорчивому часовому. Матрос преградил вход и угрюмо взял оружие на изготовку, хотя никто не собирался штурмовать сие некогда почтенное здание.

— Мы к товарищу Домбровскому! Командированы из Одесского военного округа! — сказал Дроздов, щеголявший выправкой, которая красным курсантам и не снилась, — Вот наши мандаты!

— К дежурному идите! Мне не велено! — глотая слова, ответил часовой.

— Вызывай начальника караула! Распустились! Мандаты сравни неуч!

— Почему скандалите, товарищи? — раздался за спиной голос, явно принадлежавший опытному офицеру.

— Мы по важному делу командированы в распоряжение товарища Домбровского, — пояснил Морозов, — И здесь не то, что скандалить, а тройным петровским надо! Это штаб флота или цирк Дурова? Вот и гражданин, далеко не мальчик, показывает мандат, образец которого в первом справа ряду, а часовой ни уха, ни рыла!

— Ясно! — вздохнул офицер, — Где же найти грамотных? Этих товарищей пропустить под мою ответственность. Документы у них в полном порядке!

— Да как без…

— Выполнять, матрос! Гальюн надо таким охранять, а не штаб! Проходите, товарищи!

— Молодые люди! — взмолился интиллигент, — Вы инженеры из Одессы, если я что-нибудь понимаю в этом бедламе? Я инженер судоремонтного завода, Гросснер Иван Леопольдович! По вине этого остолопа, в форме я вынужден терять время, а у меня под началом куча полных идиотов, с инструментами, прошу заметить!

— Уважаемый! Вы, как я понимаю, комендант этого заведения! — обратился Гросснер, — Александр Владимирович у себя?

— Скорее всего! Вас проводить?

— Не стоит беспокойства! — торопливо ответил Иван Леопольдович и бодро, не смотря на возраст, стал подниматься по лестнице, — Поторапливайтесь, молодые люди!

Кабинетом командующего оказался бывший курительный салон, памятный по прежним временам. Исчезла изысканность, можно сказать манерность и, стены лишенные украшений, казались проституткой, с которой зачем-то смыли грим, и выгнали на улицу.

— Любуетесь! — хитро прищурился инженер, — Варвары, дикари и жуткое скопище пьяниц! Да-с! Руины и пьяная матросня!

— Шутить изволите? — улыбнулся Дроздов, — Чека шуток не понимает.

— И кто тогда будет ремонтировать самотопы? Кроме старого идиота Гросснера некому! Где изволили учиться инженерному делу, извините за назойливость?

— В Харьковском технологическом. Потом сбежал в императорский университет, — ответил Морозов, — Я доказывал в штабе округа свою некомпетентность, но партия сказала: «Надо!»

— Это хоть что-то! А Вы сударь?

— Юнкерское училище, — смутился Дроздов.

— Вот видите! И куда вы без моего идиотизма? Господин Домбровский умный человек, но скоро одичает-с, как Тарзан в джунглях! Да-с, вот так!

Проникнуть в кабинет командующего оказалось совсем не просто. Традиция в виде цербероподобного адьютанта прижилась и в Красной Армии. Секретарь, ни дать, ни взять, ломовой извозчик, одним пальцем ударяя по клавишам, пытался что-то написать на листе бумаги, вставленном в каретку «Ундервуда». Тонкий механизм не выдержал надругательств и, жалобно ойкнув, затих если не навсегда, то надолго.