Сергей Катканов - Приключения Ариэля, Рыцаря Двух Миров

Снег скрыл все тропинки и все следы, ехать можно было куда угодно, в таких местах не окликнешь прохожего, чтобы спросить дорогу. Они оседлали коней и пошли верхами шагом меж деревьями неизвестно куда. Долго молчали, в этой мертвенной атмосфере, казалось, даже слова умирали, не успев родиться. Потом Ариэль всё же заговорил:

— У меня всё Ланселот из головы не выходит, да и никогда не выйдет. Великий рыцарь. Он встретился с таким обольстительным злом, что тут кто угодно погиб бы, а он выбрался к Свету живой. Больной, израненный, отравленный, измученный, но всё-таки живой. Он уже видит Свет, Жан, не сомневайся, он Его видит. И вот я вспоминаю своих братьев, рыцарей Ордена пресвитера Иоанна. Трудно даже объяснить, какие это замечательными люди, какие хорошие у них души. Но за счёт чего? В нашем мире всё очень правильно, почти безупречно. Нам не приходится преодолевать дьявольские искушения. Не потому ли мы такие замечательные? А если бы наши рыцари сталкивались с искушениями и соблазнами уровня ланселотовых, так может быть большинство из нас погубили бы свои души? Чего стоит человек, пока он не прошёл через тяжёлые испытания? Неизвестно, чего он стоит.

— А ведь у нас, Ариэль, мечтают о такой жизни, как ваша — чистой, правильной, без соблазнов и искушений. И мечтают о такой жизни, заметь, наши лучшие люди.

— Так вот знаете ли вы о чём мечтаете, и об этом ли надо мечтать? Всё лучше начинаю понимать, что дорога в рай лежит через Голгофу, через страдание, через то самое зло, от которого вы хотите избавиться. Можно ли так проложить жизненный маршрут, чтобы попасть в рай, обогнув Голгофу?

— Но, дорогой Ариэль, человек не может мечтать о страданиях. Не может мечтать об искушениях и соблазнах, чтобы их преодолеть. Человек не может мечтать о Голгофе. А разве должен?

— Конечно, не должен. Но выйдет ли иначе?

И тут Ариэль услышал лёгкий звон железа, не оставлявший сомнений в том, что где-то рядом скачет на коне рыцарь, а вскоре меж чёрных стволов он увидел и самого рыцаря, лёгкой рысью скакавшего пересекающим курсом. На рыцаре были красные, сильно помятые доспехи, шлем снят и приторочен к седлу, длинные нечёсаные волосы придавали ему вид неопрятный. Шагов за десять друзья остановились, Жан окликнул незнакомца:

— Приветствую вас, благородный рыцарь.

Всадник тоже остановился, на его безразличном, немного сонливом лице отразилось удивление, похоже он только сейчас их заметил. В ответ он даже не сказал, а как-то странно проскрипел:

— Мир вам, странники.

Было похоже, что рыцарь давно уже ни с кем не говорил и в ближайшее время не собирался. Жан представился и сказал растерянно:

— Кажется, мы заблудились в этом лесу, не поможете ли нам выбраться на дорогу?

Красный рыцарь тоже представился:

— Меня зовут Персеваль. Вам повезло, что вы встретили меня, потому что вас зачем-то понесло в непроходимую чащу, из которой вы и за неделю не выбрались бы. Если вы поедете вместе со мной, то через несколько часов выберетесь на дорогу.

Они так и сделали. Ехали некоторое время молча, потом Жан не выдержал и спросил:

— Куда держит путь благородный Персеваль?

— Еду молиться и плакать на могиле матери. Она умерла недавно, так и не дождавшись меня.

— Соболезнуем… Но что стало причиной смерти вашей матушки, если вам не слишком тягостно об этом говорить?

— Мне в любом случае будет тягостно, говорить или молчать не имеет значения, а думать я всё равно ни о чём другом не могу. Матушка умерла от тоски, не выдержав разлуки со мной. Лет десять назад я покинул отчий дом, где с тех пор не был, а матушке ни разу даже весточки не послал, и вообще не вспоминал о ней никогда. Перед вами чудовище, господа.

— Мир полон легенд о вашем благородстве, дорогой Персеваль.

— Благородство… — презрительно выдавил из себя красный рыцарь. — А в чём оно? В чём благородство бездушного бугая, который крушит всё вокруг и ни о ком кроме себя не думает? Каких только небылиц я не наслушался от трубадуров о своих собственных подвигах. А знаете, каким был мой первый «подвиг»? Я хладнокровно и бездумно убил рыцаря Итера Красного, только для того, чтобы завладеть его доспехами. Вот этими самыми доспехами. Я буду до конца дней их носить, чтобы все видели: вот скачет бездушный убийца, для которого отнять человеческую жизнь легче, чем выпить стакан вина. И какими же, вы думаете, были мои последующие подвиги, если я так начал? Всё в том же духе: безумная самовлюблённость и полное безразличие к другим людям.

— Но, видимо, всё изменилось, раз уж вы об этом говорите, — заметил Ариэль. — Человека, который способен страдать от собственного эгоизма, уже трудно назвать законченным эгоистом. Расскажите о себе.

— Мой отец был славным, хотя и небогатым рыцарем, впрочем, я совершенно его не помню, он рано погиб в какой-то стычке. Мать безумно любила мужа, тяжело переживала его утрату и всю свою любовь отдала мне, тогда ещё совсем маленькому. Она считала, что главной причиной её утраты был рыцарский образ жизни, да так оно в общем-то и было. Когда у человека на поясе постоянно висит отточенный меч, он рано или поздно послужит своему назначению, а ведь меч есть не только у него. И вот матушка постаралась вырастить меня так, чтобы я ничего не знал о рыцарстве. Мы жили не в замке, а в небольшом деревянном доме, рыцари у нас никогда не появлялись, и слугам было строжайше запрещено любое упоминание о рыцарстве, во всём доме было не найти ни одного предмета рыцарского снаряжения. Когда я подрос, начал пасти коров, ведь пастухом быть куда безопаснее, чем рыцарем. Не знаю, что матушка думала о моей дальнейшей жизни, похоже она вообще старалась о ней не думать, просто радуясь каждому новому дню, в течение которого ей удавалось уберечь меня от соприкосновения со злом. Вы не поверите, но я не знал даже о том, что коров потом убивают, а мясо едят. Юный пастушок считает коров своими друзьями, о которых ему приятно заботиться, а о том, откуда берётся мясо, которое мы едим, я и не думал, полагая, кажется, что окорока растут где-то на деревьях. Матушка сдувала с меня пылинки, слуги были очень доброжелательны и улыбчивы, мне казалось, что весь мир существует для меня, да ведь наш маленький уютный мирок, действительно, существовал именно для меня. Я не знал, что такое вражда и злоба, меня никто и никогда не огорчал.

— Ваша матушка подарила вам счастливое детство.

— Да как сказать… Почему-то, вспоминая своё детство и отрочество, я не чувствую, что был тогда счастлив. Скорее, безмятежен. Моя жизнь мало отличалась от жизни коров, которых я пас. Когда все вокруг только и делают, что радуют человека, он не может узнать, что такое радость, вот я и не помню никакой радости в своём детстве, и меньше всегда я хотел бы туда вернуться. Матушка моя тогда, наверное, была счастлива, потому что она знала, что бывает и иначе. Но, как я сейчас понимаю, её радость было сильно отравлена тревогой от того, что её счастье может в любой момент рухнуть. Так и вышло.