Кирстен Уайт - Моя душа темнеет

– Тогда кто?

– Ты! Я не возьму тебя на войну! Ты понятия не имеешь, какие там условия и как легко там погибнуть.

– Я умею за себя постоять.

– А я? Что я буду делать, если с тобой что-то случится? Я должен тебя охранять!

Она толкнула его в грудь. Он зашатался, и осколки вазы захрустели под его ботинками.

– Меня не нужно охранять! А потом ты скажешь, что хочешь держать меня за этими стенами, в надушенных и набитых подушками комнатах, держать меня здесь. Я не твоя наложница, Мехмед!

– Я прошу не этого! – Он вскинул руки, нервно шагая по кругу. – Ты мне дорога. Что плохого в том, что я хочу тебя защитить?

– Если бы я нуждалась в защите или если бы мне хотелось, чтобы меня защищали, я была бы такой же женщиной, как и все в этом доме! А я не такая, как они.

– Нет, не такая! Я люблю тебя , Лада! – Он закрыл глаза и заговорил тише, пытаясь овладеть собой. – Пожалуйста, позволь мне любить тебя. Ты – самый дорогой человек в моей жизни. Ты и твой брат – единственные люди, которые знают меня по-настоящему.

Лада вздрогнула, и Мехмед, уловив ее реакцию, вопросительно поднял брови. Он не понимал, о чем она говорит. Лада не рассказывала ему о своей последней ссоре с Раду и о том, что с тех пор, как они расстались, она ничего о нем не слышала. Мехмед не замечал истинной природы любви Раду – и того, как сильно Лада скучала по брату.

– Пожалуйста, – сказал Мехмед. – Я уже потерял Раду, отпустив его к моему отцу. Он редко пишет, а когда пишет, то так, будто обращается к незнакомцу. Я не могу потерять и тебя.

– Ты не можешь потерять то, чем не обладаешь. Возьми меня с собой.

С разочарованным рычанием он сорвал с ее волос вуаль и бросил на землю.

– Ты выглядишь смешно. Доспехи идут тебе куда больше, чем шелка.

Лада прикоснулась ладонью к его щеке. Его кожа была мягкой и горячей, как всегда, как будто он горел ярче остальных.

– Возьми меня с собой, и я буду носить доспехи все время, – промурлыкала Лада так нежно, что ее голос стал так похож на голос Хюмы, и Лада испугалась саму себя. Она притянула его голову вниз и поцеловала его, воспламеняясь от огня, пылающего внутри него.

Он обхватил ее за талию и прижал к себе, разделяя ее страсть. Она коснулась бедром его паха и почувствовала, что он стал твердым. Это и испугало ее, и возбудило: позволить этому случиться было в ее власти. Он застонал. Его поцелуй становился все более глубоким и неистовым.

– Лада, – повторял он, целуя ее шею, ухо, волосы. – Лада, Лада…

– Возьми меня с собой, – шепнула она ему на ухо.

Он зарылся лицом в ее волосы и обнял так крепко, что она поняла, что выиграла. Затем покачал головой.

– Нет.

Она вскрикнула и оттолкнула его. Он упал, и его туфли промокли в воде. Она достала кинжал, нагнулась и разрезала его пояс. Сминая шелк в ладони, она смотрела на него сверху вниз.

– Тебе нужно меня защищать? А кто будет защищать тебя ? Я снова убила тебя под носом у твоей стражи.

Несмотря на грозный вид Лады Мехмед лег на спину и расхохотался.

– Лада, ни один человек в мире не будет столь упорно и изобретательно пытаться меня убить, как ты! – Он протянул к ней руки, в его черных глазах пылала мольба. – Давай, проведи эти несколько часов со мной. Я соскучился по тебе.

Она нагнулась вперед, не даваясь ему в руки.

– Тебе стоило бы привыкнуть к этому чувству.

Выйти оказалось проще, чем войти, хотя для остальных женщин, попавших в гарем, все было наоборот. На улице она прошла мимо перепуганного Ильяша и бросила кушак Мехмеда к его ногам.

– Мы снова его убили. Вы проиграли. Постарайся привезти его обратно живым из Албании.

Она кивнула ждущему Штефану, показывая, что и последняя их игра увенчалась успехом. Она вспомнила свои грубые слова, сказанные напоследок Мехмеду, и ее сердце больно сжалось. Если Мехмед погибнет, то получится, что в их последнюю встречу он признался ей в любви, а она ответила жестокостью. Он никогда не узнает, что она чувствовала к нему – что он мучил ее, что был яркой звездой на темном небосклоне ее жизни.

Но он заслуживал умереть в незнании, ведь он оставил ее здесь.

А себя она простить никогда не сможет.

1451 год. Круя, Албания

Раду думал о том, что с новыми доспехами и оружием, с личным слугой, палаткой, съестными припасами и великолепным конем он был богаче, чем когда-либо за последние годы, в течение которых ничем не владел. Но он бы предпочел, чтобы это новообретенное процветание было результатом чего-то другого, а не выхода на войну на стороне Мурада.

А еще он знал, что где-то среди палаток, среди тысяч других воинов, Мехмед движется к той же цели.

Если бы он остался в Эдирне, то оказался бы в полном одиночестве, поскольку все паши, пашазаде, янычары и друзья, которых он приобрел за последнее время, ушли на осаду албанских владений Скандербега. Ему бы оставалось гораздо больше времени на размышления, ведь не нужно было бы каждый день хитрить, шпионить и устанавливать связи. Он бы не думал ни о ком, кроме Мехмеда.

Это был не лучший сценарий. Он заметил, что постоянно всматривается в бесконечное море лиц – ожидая, тоскуя и надеясь хотя бы мельком увидеть в толпе своего друга.

Но силы Мурада и Мехмеда находились в разных концах процессии, и Раду и Мехмеда разделял целый день пути. Одна только организация перемещения такого количества человек и снаряжения была достойна восхищения: телеги с провизией и лошади, за которыми следовали солдаты, а также несколько сотен женщин, которые путешествовали вместе с мужчинами и предлагали различные… услуги.

Мурад с удовольствием заметил, что Раду побледнел, услышав предложение воспользоваться женщинами.

– Ты поистине преданный сын Бога.

Раду не знал, смеяться ему или плакать.

За три дня до прибытия к цели, городу Круя, Раду скакал впереди с Лазарем и разведчиками под его командованием. Холмистый и мягкий зеленый ландшафт начал проявлять признаки цивилизации. Раду остановил лошадь и поглаживал ее длинную черную шею, ожидая, пока его нагонит Лазарь.

– Что здесь произошло? Здесь прежде уже шли бои? – Раду смотрел на обширные, волнистые окрестные поля, сгоревшие и мертвые.

Лазарь покачал головой.

– Боже правый! Это приветственный подарок Скандербега. Отсюда и до самого города мы не найдем ничего съестного.

– Он сжег свою собственную землю? – Раду пытался представить, сколько плодородной земли было уничтожено. Стояло лето, и это означало, что Скандербегу придется уничтожить все посевы, оставив народ без всякого урожая к моменту его сбора.

– А еще на всякий случай он наверняка отравил все колодцы и пруды.

– А народ? Что будут делать люди, когда с осадой будет покончено?