Яна Лехчина - Год Змея

Драконий зал дохнул пряными запахами и теплом, от которого Кригга вспыхнула, будто свечка. Её ступня утонула в ворсе тукерского ковра. Шаг, шаг, ещё один — звенели серебряные колокольчики в косе. Шелестели воланы фаты, стелющейся по полу. Вот твоя дань, Сармат-змей, забирай.

Кригга была послушна. Кригга покорялась чужой воле, и когда ей навстречу поднялся человек, она не зажмурилась. Не то что раньше, когда человек был драконом, вывернувшим столб из сухой земли. Когда она стояла, привязанная, плачущая, и степь под ней лопалась от зноя. Теперь Кригга не отшатнулась, а Сармат подошёл и аккуратно убрал фату с её лица.

— Здравствуй. — Уголок его рта приподнялся.

Девушка выдохнула.

— Ты немая? — спросил он с сожалением.

Как странно звучал его голос. В нём — рёв и бархат. Кипение и ночной шёпот. Из тех мужчин, что Кригге доводилось видеть, Сармат не был ни самым высоким, ни, пожалуй, самым красивым. Но за шестнадцать лет Кригга не встречала мужчин более пугающих, чем он, хотя Сармат говорил с ней тихо и ласково и поглаживал светло-русый завиток у виска. Его местами обожжённая рука скользнула по её щеке.

Семь рыжих кос, мягкая щетина и кольцо в носу, подпаленные брови. Тёмные глаза с медовыми змейками прожилок.

— Нет, — просипела Кригга.

— Как тебя зовут? — Большим пальцем он лениво размазал алый ритуальный символ на её лбу. Казалось, Кригга перестала дышать. Она выдавила ответ, и Сармат покачал головой.

— Слишком жёсткое имя для такой юной девушки.

Не всем достаются имена героев легенд. Сармат, Сар-мат — раскатистое, и глухое, и звонкое, с треском костров степных обрядов. Кригге хватило одного взгляда, чтобы понять: именно этот человек носил такое имя уже больше тысячи лет. Это он послал топор своему старшему брату, он ослепил младшего, и он срастался с костями дракона.

— Какие у тебя красивые волосы, Кригга, — промурлыкал Сармат, и в его ладони звякнули серебряные колокольчики. Густая коса Кригги обвила запястье. — Скажи, ты боишься?

Она сумела только кивнуть, а Сармат засмеялся, совсем по-человечески. И тогда напугал её тем, что сейчас не был ни воином, ни драконом — мужчиной, которому Кригга должна принадлежать.

— Зря.

В ушах Кригги зашумело, и бой крови смешался с воспоминанием о песне марл. Древние напевы, прекрасные и страшные, клокочущие внутри девушек, пропавших в горах.

Рукав платья медленно сполз с её чуть загоревшего плеча.

***

Хиллсиэ Ино свернула полотно и запустила прялку на новый круг.

========== Топор со стола II ==========

Хортим Горбович вырос в степи и думал, что если однажды и увидит море, то это будет тёплое Перламутровое. Не северные воды, в которые его занесло по велению богов и людей. И не те моря, что ему пришлось пересечь, — прозрачные и неспокойные, расползающиеся на фьорды. Юноше тяжело дались первые годы изгнания: до них он ходил лишь на лодочке по реке Ихлас. Вместе с братом, пока Кифу не убили. Хортиму тогда было шесть лет, и в пятнадцать он оказался совсем не готов к долгому плаванию. Фасольд, выросший в одном из северных фьордов, смотрел на мертвенно-зелёного, перекинутого через борт княжича и хмыкал. Говорил, что скоро Соколья дюжина поднимет бунт: кому нужен предводитель, чьи слабости как на ладони?

Ошибся.

Фасольд не понимал, почему Хортима слушается его буйная Соколья дюжина. Каждый из людей княжича был сильнее его, и каждый это знал, но всегда покорялся. С детства Хортим упражнялся с мечом до кровавых мозолей, но боги не вложили в него искры воина. Он не блистал на ратном поле. Не был лучшим, как отец или Кифа, — он был обычным. Его бешеный и игривый пёс Арха смог бы зарубить его и даже не устать. Но даже в первые годы, когда Хортиму было особенно плохо, Арха не думал о мятеже — шутил и вытирал со лба господина липкий пот. Сам он чувствовал себя так же уверенно, как и на суше, а Хортим думал, что если Арха, серовато-прозрачный, с просвечивающими малиновыми сосудами, выжил под гуратским солнцем, он бы выжил везде.

Вслед за Архой к морю привыкла вся свора отчаянно-весёлых парней. Привыкли и люди Фасольда, те, что родились в Пустоши. Месяцы растянулись в годы, Хортим смирился, выдавливая из себя слабость, — но иногда море напоминало о том, что степной княжич в его власти. И что он здесь чужак.

Корабль отплыл на запад от Волчьей Волыни, и кормчий Ежи, посмотрев на волны, сказал, что будет шторм. Ежи был стар, а за правило встал ещё юношей и умел видеть бурю в спокойных перекатах воды — Хортим не знал случая, чтобы кормчий ошибся. Княжич сидел на сундуке у вёсел и чувствовал, как внутри поднимается сосущее чувство. Море менялось. Волны усиливались, раздувался полосатый парус. Тяжелела голова, а фигура Архи мелькала перед глазами.

— …мы чуть не погибли из-за этого седого, тупого…

Хортим вздохнул и стиснул переносицу.

— Одно твоё слово, княжич, и мы с Латы подвесим его на мачту. Разрежем брюхо, а кишки скормим рыбам.

— Арха, быз адги, — Инжука спрятал лицо в ладонях. — Закрой рот.

Инжука — единственный из Сокольей дюжины, кто не принадлежал к людям княжеств. Тукер. Желтокожий, с узкими раскосыми глазами и выступающими скулами, с тоненькой чёрной косичкой ниже лопаток. Как и Хортиму, Инжуке до сих пор было тяжело свыкнуться с морем. Он сидел рядом, и его начинало мутить.

— Одно твоё слово, княжич, и я выкину Арху за борт.

А тот усмехнулся: показался ряд почти бесцветных зубов в розовой мякоти десён.

— Попробуй, тукер.

Соколья дюжина часто переругивалась, но беззлобно. Ссоры Хортим пресекал. Волны подбросили корабль выше, чем обычно, и княжич остро почувствовал толчок. Его зрение рассеялось, а в горле встал ком.

— …так что ты скажешь? Прикажи высечь эту облезлую скотину, которая когда-то была твоим воеводой. Хорошо высечь, от души. Я смогу.

Арха не пытался понизить голос. Перед глазами Хортима клубилась дымка, но он разглядел Скурата, насторожившегося на соседнем сундуке. Один из людей Фасольда — крупный, крепкий, с тёмной бородой, налипшей на ноздреватые после поветрия щёки. О, стоит Хортиму приказать, и Соколья дюжина растащит Фасольда на куски — за произошедшее у Мстивоя Войлича. То, что едва не стоило им жизней. Но Скурат и его соратники этого ни за что не стерпят. Соколья дюжина лиха и искусна, а душегубы Фасольда не хуже. К тому же их больше. Они дождутся ночи и начнут резню.

Какой Хортиму Гурат-град, если он не может удержать несколько десятков мужчин?

— Нет, Арха, — Хортим поднялся, опершись на плечо Инжуки. — Иди-ка погуляй.

Это Фасольд раздобыл ему корабль. И он дал ему воинов — недалеко уйдёшь с одной, даже самой бешеной дюжиной. Хортим не может без него обойтись. По крайней мере, пока.